замечает, ибо ничего более не требовалось, чтобы подготовить читателя к последующему повествованию: «ученики Иоанна и фарисеи постились» С. 2, 18, и теперь он только пускает в ход людей, которые пользуются случаем, чтобы обвинить Иисуса в образе жизни его учеников. Конечно, он не оставляет вопрос полностью неопределенным, так как и до, и после этого он всегда допускает появление фарисеев, враждебных Господу, поэтому и на этот раз он, конечно, считает их вопрошающими, но старательно держит в напряжении, так как хотел избежать видимости, Возможно также, что из правильного эстетического чувства он хотел избежать однообразия изложения и не хотел начинать каждый отдельный отрывок с замечания, что фарисеи стояли и совершали нападение. Это чувство заставило его, С. 3, 2, не называть фарисеев по имени в самом начале и, по крайней мере, отметить впоследствии, что именно фарисеи предали Господа.

То, как Иисус отвечает за свою дисциплину, должно доставить богослову, еще не освободившемуся от служения букве, много хлопот и, если он хочет во что бы то ни стало сохранить букву, должно в конце концов заставить его убить жизнь, которая действительно присутствует в букве. Письмо не умирает, если оно единственное, что имеет значение, т. е. если человек не хочет насильственно подавить его живое развитие, но убивает его именно апологет. Критика оживляет его и возвращает к единственному источнику жизни, к самосознанию.

Сначала Иисус отвечает: «Может ли брачный пир поститься, пока жених с ними? Пока жених с ними, они не могут поститься. Но придут дни, когда жених отнимется от них, и тогда они будут поститься». Поэтому пост сам по себе не отвергается, но он целесообразен только в том случае, если происходит в нужное время, а именно в момент оставления жениха.

«И никто, — продолжает Иисус без паузы, — не пришивает новой ткани к ветхой одежде, иначе новая ткань порвется от старой, и разрыв будет хуже. И никто не вливает нового вина в ветхие бурдюки, иначе новое вино разорвет бурдюки, и вино прольется, и бурдюки погибнут; но новое вино должно быть влито в ветхие бурдюки». То есть — и именно так обычно понималось это высказывание — не следует пытаться навязать формы старого на ту точку зрения, на которую я поставил свою, иначе старое будет разрушено силой нового принципа, и вместо того, чтобы обрести форму для нового, мы рискуем потерять его сами. Не вызывает сомнений, что перенос благословенных обычаев на христианскую точку зрения не может быть более решительно описан и осужден как недопустимый, даже вредный и пагубный; но, говорит Неандер, тогда эта мысль будет «совершенно чужда» предыдущему изречению; какой же это вред, ответим мы, если только одно из двух изречений или, в конце концов, даже оба имеют здравый смысл сами по себе; о, нет! воскликнет апологет; это было бы ужасно, ужасно, ибо теперь мы уже не могли бы избежать признания, что перед нами не речь Господа, или, по крайней мере, нельзя было бы отрицать, что оба изречения не могут быть одновременно обязаны своим происхождением одному и тому же случаю. Таким образом, нам только помогли, извратили, исказили и зажали! Итак, теперь смысл второго изречения таков: «Нельзя переделать извне и старую природу человека, принуждая ее к посту и молитвенным упражнениям». Вслушайтесь: «извне!» — вот в чем должен быть смысл! Правда, картины не должны с тревогой удерживаться в своих отдельных чертах, так что для каждой черты хотелось бы искать соответствующий момент в самой вещи, и можно было бы с полным основанием сказать, что мы лишены этого принципиального момента, если бы мы захотели возразить Неандеру, что здесь нет упоминания о старой природе человека, поскольку сравниваемая вещь сравнивается с новым вином, которое нельзя наливать в старые бутылки. Что ж, оставим это возражение на потом, но тогда мы имеем гораздо большее право отвергнуть объяснение Неандера и перегнуть палку, заключающуюся в положении: «извне», поскольку оно будет основано лишь на том единичном обстоятельстве, что в первом изречении говорится о тряпке, которую «штопают» «на» «старом» платье. Мы ставим под сомнение еще большее право! Ведь если для изображения одной и той же вещи скомпоновать две картинки, то можно быть уверенным, если композитор не слишком неуклюж, что вторая окажется более четкой и точной. Так и здесь: мы имеем дело с формой, в которой ученики Иисуса должны воспринять новый дух, и второй образ судьбы сусла, в зависимости от того, в какую бутылку его помещают — старую или новую, — наиболее соответствует положениям самого вопроса. Но даже если бы это было не так, ударная фраза «извне» всегда оставалась бы неудачной, поскольку во второй картине для нее нет места; пришлось бы думать, что сусло можно налить в бутылки изнутри. Дело не в «извне», а в том, что только однородные, новые и новые вещи подходят друг другу, что каждая вещь должна иметь соответствующую ей форму внешнего вида. Дело в том, что обе картины призваны отвергнуть как глупость попытку изгнать новый дух в старые формы враждебного духа, и поэтому вновь становится ясно, что изречения, вложенные здесь в уста Господа, каждое исключает другое. Сначала говорится о том, что пост, практикуемый в надлежащее время, не подлежит осуждению, а затем — о невозможности соединения старого и нового, нового принципа и старых форм.

Лука, видимо, уже чувствовал, что эти два изречения не имеют реальной связи; по крайней мере, переход от одного к другому он делает с помощью формулы — «но и сказал им подобие», которую мы уже встречали в его сочинении в тех местах, где он самостоятельно составлял изречения и не мог скрыть того, что задуманной им связи на самом деле нет. В конце концов Вайс пришел к выводу, что правильнее было бы отделить эти два изречения друг от друга или, по крайней мере, оставить их связь неопределенной. Но они должны быть, — как нам удалось доказать, — абсолютно разделены.

Прежде всего, как необходимое следствие вышеприведенной критики, мы должны были бы сказать, что оба изречения не возникли по одному и тому же поводу; если же теперь встанет вопрос о том, какое изречение возникло по предшествующему случаю, то нам хотелось бы знать, в пользу какого из двух изречений решит апологет. Но нет! Мы не хотим знать, он вообще не допускает такого результата, и мы не хотим больше наблюдать за ним, потому что нам больше нечего делать в этом вопросе, и расследование должно принять