стаканчик шнапса, мальчик мой. Как страшно выслушивать такие рассказы! Ведь приходится сочувствовать и переживать… А в то же время у нас и без того хватает забот и волнений. Но вот что я тебе скажу. В подобных случаях прекрасно помогает джин, особенно, если человек слишком чувствителен. После того, как наплачешься, надо восстановить силы. А ты что-то загрустил, Джон, налей и себе тоже.

И хотя Джереми старался держаться молодцом и даже пошутил по поводу того самого моряка, который не в силах был смотреть на разыгравшуюся трагедию, я-то знал, что он только пытался казаться суровым и хладнокровным. На самом деле и у него, и у меня глаза были на мокром месте. Может быть, поэтому мы и не смотрели друг на друга.

— А как звали миледи? — поинтересовался я. — И что случилось с ее дочерью? И почему же итальянка осталась в тех местах?

— Ну вот! — весело выкрикнул Джереми, радуясь, что его печальная история подошла к концу, и теперь можно было немного расслабиться. — Как мы говорили в школе, когда надо было выяснить подробности какого-нибудь события — «кто ударил кого? сколько раз? а потом что? об стенку или нет?..» Но я попробую все же удовлетворить твое любопытство, начиная с последнего вопроса. Бенита не уехала из Англии, потому что просто не могла этого сделать. Дуны (если это были, конечно, именно они) — забрали из кареты все до последнего пенса. Деньги за работу Бенита, разумеется, так и не получила. Дело находилось в Верховном суде, но для этого тоже требовалась немалая сумма…

— Представляю себе! — присвистнул я, вспомнив Лондон и свои собственные мучения.

— Поэтому несчастная итальянка перестала и мечтать о родине. Она осела в Экзмуре, вышла замуж за гончара, который, кстати, изготовляет довольно неплохую посуду, и у них родилось трое детей. Так они и живут у моря, кстати, ты сам можешь туда съездить навестить их, если тебя мой рассказ заинтересовал.

— Я все понял, Джереми, хотя ты говоришь очень быстро. Я предпочитаю стиль Джона Фрэя, тот после каждого предложения делает паузу, чтобы слушатели могли переварить и осмыслить то, что он сказал. Но ты не ответил на другой вопрос. Что же стало с девочкой?

— Да ты действительно болван! — рассердился Джереми. — Уж лучше тебя об этом никто не знает.

— Если б я знал, то не стал бы и спрашивать. Джереми, не мучай меня. Мне это очень важно, неужели ты настолько глуп, что не понимаешь?

— Вся глупость, отпущенная на Англию, досталась тебе одному. Так что соревноваться с тобой я даже не посмею.

— Ну, хорошо, пусть так. Я сдаюсь заранее. Говори же.

— Если сдаешься, то по правилам, твоя ставка переходит ко мне, так что можешь налить мне сразу два стакана. Но то, что я скажу, тебя должно обрадовать, несмотря на твое поражение. Только не вздумай возгордиться. Та самая маленькая девочка, дочь миледи, и есть твоя возлюбленная Лорна Дун.

Глава 54

Сомерсет против Девоншира

Конечно, на самом деле я не такой уж глупый, каким меня старался представить Джереми. Но я привык строить из себя дурачка, чтобы другие люди чувствовали свое превосходство и кое-чему обучали меня. Когда мне начинают что-то втолковывать, я думаю про себя: «Э, братец, да ты еще тупее!» Но вслух я этого никогда не произнесу, чтобы не обидеть человека (как мужчину, так и женщину), особенно когда ко мне относятся с добротой и чистосердечием. Но если мне пытаются доказать свое превосходство (я не говорю о Джереми — этот господин достоин всяческого уважения), то тут, конечно, я начинаю возмущаться и негодовать.

Рассказ Джереми оставил в моей душе неизгладимый след. Я и сердился на Дунов, и всем сердцем жалел погибших, и, если поначалу я сомневался в достоверности его слов, то, еще раз все тщательно обдумав, твердо поверил в то, что моя Лорна и есть та самая девочка, о которой мне поведал Джереми. Потом я представил себе, как отреагирует сама Лорна на этот рассказ, когда узнает о страшной смерти матери и брата, и сам испугался. Поэтому все шутки в мой адрес со стороны Стиклза меня ничуть не обидели — я их практически не слушал.

Как только Джереми начал описывать карету и тех, кто в ней ехал, а потом рассказал о погоде и упомянул маршрут из Дулвертона до Уотчета, я сразу вспомнил все. Я как наяву снова увидел и ту девушку-итальянку, с которой встретился у водокачки, и экипаж с благородной дамой, маленьким мальчиком в красивой шляпе с белым пером, и наконец, я вспомнил темноволосую девочку, взгляд которой и тогда был незабываем и отличался глубиной и искренностью.

А когда речь пошла о бриллиантовом ожерелье и исчезнувшей дочери миледи, мне представилась другая картина. Перед мысленным взором пронеслась разбойничья тропа Дунов, красный отблеск сигнального огня, болота и вереница всадников. Я припомнил, что у одного из разбойников на седле лежал ребенок. Это поразило меня еще тогда, когда я, не сдержавшись, закричал, чуть не погубив этим себя и Фрэя. Потом, когда мы приехали с Джоном на ферму, я узнал, что отца убили, и спрятался, чтобы мать не видела моих слез. Анализируя все это, я пришел к выводу, что по странному стечению обстоятельств и волею судьбы один и тот же день оказался самым трагическим в моей жизни и жизни Лорны.

Королевский посланник по каким-то неведомым мне причинам решил пока не сообщать мне фамилию матери Лорны, но так как теперь я все мог узнать сам, я не стал настаивать. Возможно, я просто боялся услышать эту фамилию, поскольку считал, что чем известнее и стариннее род Лорны, тем меньше шансов у простого Джона Рида получить ее в жены. Нет, конечно, сама она была не против нашего брака и никогда бы от меня не отказалась, но тут могли вмешаться посторонние люди, ее настоящие родственники, и к тому же, я сам чувствовал бы себя уже не столь уверенно. Именно это последнее и пугало меня больше всего.

Джереми пришел к выводу (а так как он сам все разузнал, то и имел право требовать этого), что ни слова из его рассказа нельзя передавать ни