Увидев, что в маленькой гостинице всего четыре окошка, я тут же прикинул, что выспаться в ней будет для меня настоящим наслаждением. Итак, я повернул коня, и тот, поняв мои намерения, чуть не галопом рванулся по песчаному берегу в сторону домика. Я постучался в дверь, и вскоре внутри послышались шаги. Отворился тяжелый засов, и передо мной в дверях возникла женщина, очевидно, сама хозяйка гостиницы. Она была смуглая, вероятно, южанка, но тем не менее довольно приятной внешности. Женщина молчала, ожидая, что первым заговорю я, хотя у англичан это не принято.

— Можно у вас переночевать? — поинтересовался я, вежливо приподнимая шляпу. Я не стал раскланиваться, поняв, что здесь не самое подходящее место для официального представления. — Видите ли, мой конь весь день скакал по болотам и сильно устал. Да и я, кстати говоря, не в лучшем состоянии. К тому же мы ничего не ели почти сутки.

— Конечно, сэр, добро пожаловать. Здесь вы прекрасно отдохнете. Но что касается еды, то вряд ли я смогу предложить вам изысканные блюда. Видите ли, сегодня рыбаки не стали даже забрасывать сети из-за сильного шторма. У нас есть английская любимая пища — я никак не могу запомнить ее названия — в общем, это соленое мясо свиньи.

— Бекон! — обрадовался я. — Что может быть лучше? Только добавьте к нему полдюжины яиц и пару кружек свежего эля. У меня уже слюнки потекли, мадам. Но пока я не вошел в дом, ваше гостеприимство смахивает на издевательство над голодным путником!

— Хорошо-хорошо, — лучезарно улыбнулась хозяйка. — Вы, наверное, не местный, раз умеете еще и шутить!

— А еще я умею кушать, да так, что эта моя способность затмевает даже чувство юмора. Впрочем, скоро вы в этом сами убедитесь.

Женщина рассмеялась и так повела плечами, как это умеют делать только иностранки, а потом позвала молоденькую девушку и приказала ей отвести мою лошадь на конюшню. Но я предпочел накормить коня сам, а юной помощнице посоветовал поскорее заняться сковородкой и кастрюлями.

Я не знаю, что именно расположило хозяйку ко мне — то ли мои шутки и непосредственность, или воспитание и знание обычаев, а может, просто хороший аппетит, — решай сам, Джон. Короче говоря, моя очаровательная хозяйка через некоторое время уже души во мне не чаяла. Под словом «очаровательная» я имею в виду душевное тепло, а не внешние данные, которые преходящи и к тому же обманчивы. Женщина эта, возможно, и была красавицей, но годы уже взяли свое. Правда, сама она винила во всем английский климат, на что я коротко ответил: «Вы правы, мадам, если совершаются какие-то перемены, мы всегда ссылаемся на погоду».

Не стану описывать, какие шутки и комплименты я отпускал во время ужина (кстати, я всегда быстрее находил общий язык с иностранками, чем с нашими английскими Пэгги и Молли). Я не был настойчив, но мое любопытство взяло верх, и я захотел узнать, как же получилось, что эта довольно образованная женщина, ненавидящая тупость и крестьянский быт, вынуждена прозябать в такой глуши и целыми днями слушать либо шум морского прибоя, либо глупую болтовню своего мужа-гончара, промышляющего в Уотчете. И что за странный знак висит у них над гостиницей, на котором изображена омерзительная кошка, сидящая на дереве?

Впрочем, как только моя хозяйка узнала, кто я такой, и что по званию почти королевский офицер, она сама начала все рассказывать. Оказалось, что она давно искала человека, которому можно довериться, и который бы был представителем власти, чтобы помочь ей в восстановлении справедливости. Но местные судьи не желали выслушивать ее, мотивируя это тем, что она просто выжила из ума, да еще к тому же и иностранка.

Состроив кислую гримасу, хозяйка гостиницы призналась, что по своей воле никогда бы не согласилась жить в такой ужасной стране, где полгода стоит туман, а вторую половину льют дожди. Именно такая погода и стояла в ту самую роковую ночь, когда случилось несчастье и ей пришлось застрять здесь навсегда. Потом она начала долго и подробно описывать все события, происшедшие с ней, а я постараюсь быть кратким и расскажу лишь основное.

Хозяйка оказалась итальянкой, рожденной в горах Апулеи. В юности ее обманул любовник, и она отправилась искать счастья в Рим. Звали ее Бенита, а фамилия была такой сложной, что я ее не запомнил. Будучи девушкой шустрой и сообразительной, она вскоре устроилась работать в гостинице и стала преуспевать так, что даже отсылала деньги родителям. Так бы она и жила дальше, а потом, глядишь, и вышла бы замуж за итальянца на своей солнечной родине, но на несчастье ей подвернулась богатая английская семья, мечтающая увидеть своими глазами Папу Римского. Может, и не только это занесло их в Италию. Насколько объяснила мне Бенита, я понял, что англичане были ярыми католиками и, натворив что-то в Англии, теперь путешествовали по Италии. В Англии у них произошла какая-то семейная ссора, связанная вроде бы с разделом земли и имущества, и сестра одного дворянина, скончавшегося совсем недавно, вышла замуж за другого лорда, с которым они делили поместья.

Но Бенита сразу поняла, что это были богатые, достойные уважения люди, и когда ей предложили место гувернантки при детях, она с радостью согласилась, не подозревая, чем все это может закончиться. Девушка любила детей, и крошки-англичане ей так понравились, что она до сих пор не может их позабыть.

Итак, в недобрый час она приняла предложение дворянина, отослала отцу большую сумму денег и понадеялась на удачу. Правда, еще перед отъездом, Бенита начала сомневаться в правильности своего решения, потому что лавровый лист, брошенный в огонь, не затрещал, а козий рог согнулся не в ту сторону, что не предвещало ничего хорошего. Но, повздыхав, Бенита все же решила не обращать внимания на приметы, а собрала свои скудные пожитки и отправилась в путь.

Поначалу все шло хорошо. Милорд пребывал в прекрасном настроении и ехал верхом рядом с каретой. Иногда он отъезжал довольно далеко вперед, не имея при себе никакого оружия, любуясь природой и наслаждаясь свежим воздухом. Бенита вспоминала, что он был восхитительной внешности и радовался всему, как ребенок. Он никогда не грустил, а если иногда ему и приходилось печалиться, то разве что по поводу своей бедности.

Тут Бенита всплакнула, и я понял, что она