облепившей их пыли, на щиколотке темнела полоса засохшей крови. Открыто бросая вызов, Наёмница продолжала впиваться в его зрачки и победила — оборвыш послал ей секундный, сочащийся ужасом взгляд, а затем снова уставился в землю.

«Сумасшедший, конченый, — подумала Наёмница. — Уже ничего не поделаешь». Я заморгал, как будто ему в лицо плеснули песком. Сухие губы задрожали, кадык дернулся в судорожном вздохе. Если бы этот чокнутый не разозлил ее до белого каления ранее, Наёмница даже смогла бы его пожалеть. Впрочем, в ее сочувствии он не нуждался: секундой спустя его глаза совершенно остекленели — он нашел способ защитить себя. Наёмница со вздохом отвернулась.

Вереща, из тумана выскочил знакомый мальчишка, все еще сжимающий в руках похищенную палку.

— Теперь-то ты не убежишь от меня, проклятый уродец!

Прежде чем Наёмница и Вогт успели остановить его, он с ликующим воплем набросился на Я. Тот, будучи всегда настороже, немедленно бросился наутек. Мальчишка за ним. Его вопли скоро заглушил туман. Наёмница и Вогт остались вдвоем.

— Надеюсь, у него быстрые ноги, — сказала Наёмница.

— Ты о ком из них? — безрадостно осведомился Вогт.

— О том или о другом, — Наёмница наклонилась и потерла коленки. — Я устала. Мне начинает казаться, что мы никогда отсюда не выберемся. Есть ли вообще смысл продолжать эти бесплодные блуждания?

Вогт покачал головой.

— Ты никогда не сдаешься. Ты злишься, ругаешься, кричишь, но продолжаешь идти вперед, каждый раз наскребая в себе еще чуть-чуть сил. Даже в самый худший день в глубине твой души горит надежда. Вот и сейчас ты не веришь, что мы совсем пропали. В тебе остается убежденность, что все будет хорошо. Ты снова увидишь реку и солнце.

Наёмница улыбнулась, внезапно ощутив прилив сил.

— Да, ты прав.

***

Деталь за деталью, пока не соберешь целое. Пусть я становлюсь плохим, делая это, ради тебя я продолжу. Когда я отнял его дыхание для тебя, его губы посинели, он умер. Я убил его? Ну и что. Когда они убили тебя, их не мучила совесть, вот и меня не должна.

Прости, прости меня… Я так страдаю, боль слишком велика. Мир тяготит меня, мне холодно в вязком тумане; но скоро ты вернешься ко мне, и ожидание согревает.

Я хочу снова коснуться тебя, посмотреть в твои глаза. Ты единственный, кто утешит меня и будет со мной добр. Ты — моя цель, объяснение тому, что я делаю. А они отобрали тебя просто так, совершенно бессмысленно. Так оправдан я или мне нет оправдания? Я должен позабыть обо всем ради тебя.

Я забываю.

Я решился.

Вскоре ты вернешься и освободишь меня от моего ужасного одиночества.

***

Последующие полтора часа, не отмеченные никакими событиями, лишь усугубили ощущение тщетности. Холодало, отчего мокрый, липнущий к коже туман казался особенно мерзким. Он пропитывал все тело, гасил последние огоньки жизненных сил. Окончательно вымотавшись, бродяги приняли решение остановиться на короткую передышку. Усевшись на землю, они закутались в зеленый плащ Наёмницы и погрузились в оцепенение. Кроме ровного гула тумана слышалось лишь постукивание зубов Наёмницы — она промерзла до костей, и лишь тепло, исходящее от мягкого бока Вогта и его рук, обнимающих ее, не позволяло ей окончательно обратиться в ледышку. «У меня просто нет выбора. Здесь слишком холодно», — оправдалась перед собой Наёмница, прижимаясь к Вогту плотнее. Поразительно, что в нем еще сохранялось тепло. После всего.

— Темнеет… — произнесла Наёмница сиплым от тревоги, молчания и холода голосом.

— Да, — клюнул носом Вогт. — Это может все дополнительно осложнить.

Наёмнице было так грустно, хоть плачь. Но слезы — это вода, а мокнуть в такую холодину?.. Бррр! Туман из серого стал синим. Глаза Вогта теперь тоже казались синими, но не мутно грязно-синими, как туман, а глубокого прекрасного синего цвета. Выражение их было спокойным, слишком спокойным, чтобы обмануть Наёмницу.

— Вогт, — спросила она, — что ты намерен делать?

— Ничего. А вот что он намерен делать? Хотел бы я знать.

Наёмница наблюдала, как снежинка медленно опускается на щеку Вогта и тает, превращаясь в воду. Эта была первая; после Наёмница ощутила снежинки и на своем лице, руках. Она посмотрела вверх: снежинки падали, проскальзывая сквозь толщу синего тумана, становясь видимыми только на подлете. На светлых волосах Вогта они были и вовсе незаметны.

— Когда думаешь, что хуже некуда, выпадает снег… — буркнула Наёмница, и ловкая снежинка умудрилась проскользнуть ей в рот.

Вогт вдруг улыбнулся. Прям засиял, освещая тьму, и бодро объяснил:

— Видимо, ему не по себе. Он думает, что он решился, но он себя обманывает. Какая-то часть его личности протестует против его действий. Эта темнота — выражение его сомнений.

— Ты о демоне?

— О боге. Слышишь?

Наёмница вслушалась. Снег падал с тишайшим звенящим звуком («Мы как будто застряли в страшной истории», — подумала она). И странное громыхание где-то в отдалении, сопровождаемое скрежетом… Наёмница уже успела запаниковать, когда опознала звук вращения мельничных лопастей. Опять эта кошмарная штуковина! Но теперь с ней было что-то серьезно не так…

— Звуки надрывные, ритм нарушен, — прокомментировал Вогт. — Лопастям что-то мешает. Мы должны посмотреть. Быстрее! А то совсем стемнеет.

Наёмница запахнулась в плащ и встала.

— Я не спорю, Вогт. Даже если считаю, что ты делаешь глупость. Видишь — не спорю, — бессильно пробормотала она, чувствуя, как к лицу липнут мокрые пряди.

С одной из лопастей свисало нечто большое и продолговатое, похожее на мешок, привязанный к лопасти длинной веревкой — насколько Наёмнице удалось рассмотреть сквозь туман, темноту и снег, который уже валил хлопьями. Она то сощуривала глаза, то раскрывала их широко, безуспешно пытаясь высмотреть детали. Мешок? Нет. Тогда что же?

— Это человек, — объяснил Вогт.

Под весом тела лопасти вращались с видимым усилием, почти замирая в момент, когда отягощенная грузом лопасть подбиралась к верхней точке. Тело раскачивалось, в любой момент грозя сорваться и шмякнуться на землю. На всякий случай Наёмница отступила на несколько шагов. Ее охватила звериная тоска.

— Зачем он там висит? — спросила она, как будто всерьез рассчитывала, что кто-то даст ей внятный ответ, способный объяснить все то безумие, что вокруг них происходит.

Запрокинув голову, Вогт продолжал смотреть вверх, на лопасти мельницы, катающие мертвеца по кругу. Снег таял на щеках Вогта и стекал каплями, словно Вогт плакал. Хотя если б он действительно заплакал, Наёмница бы не удивилась. Среди окружающей их безнадеги она сама была готова зареветь в голос.

— Еще чуть-чуть, и лопасть не выдержит, — предрек Вогт.

На последнем его слове послышался хруст, тело шумно ударилось о землю, обломок лопасти разлетелся в щепы.