Под ним, у основания мачты, стоял драгоценный трофей: chrismatorium — шкафчик со сводчатой крышкой, изготовленный из чеканного серебра, который служил вместилищем для миро и елея.

Вообще-то такому явному атрибуту другого вероисповедания было не место в каюте англиканца, но Таггарт плевал на это, потому что среди «соколов» было немало католиков. А у них, если они тяжело заболевали или находились при смерти, принято было совершать обряд помазания, чтобы, согласно их вероучению, приобщиться Божьей милости, и Таггарт им в этом не отказывал. Он не знал, есть ли на то благословение архиепископа Кентерберийского, и в Articuli fidei, тридцать девятом догмате веры англиканской церкви, не слишком-то разбирался, но ни у кого и не собирался испрашивать позволения. На море свои законы. В счет идет только то, что облегчает тяжелую жизнь моряка. И когда Таггарт говорил о своих «соколах», он подразумевал всех — от последнего матроса до дипломированного судового врача.

Именно поэтому однажды утром Таггарт пригласил Витуса в свою каюту и теперь стоял с ним перед вертящимся глобусом.

— Гавана, сэр, — твердо говорил он, тыча при этом узловатым пальцем в остров Куба. — Вы возвращаетесь сюда.

Витус, который никак не мог взять в толк, зачем его вызвал капитан, остолбенел:

— Э-э… что вы имеете в виду, сэр?

— Я имею в виду, что шансы найти леди Арлетту в Англии у вас минимальные, если не сказать нулевые. Извините, что говорю это прямо, но надо смотреть правде в глаза.

— Вы уже третий, кто сомневается, что Арлетта отплыла в Англию.

Таггарт раскрутил глобус.

— И с полным основанием, я полагаю. Лучше возвращайтесь обратно в Гавану. И, если это будет угодно Всевышнему, вы ее там встретите, — подобие улыбки скривило обезображенный шрамом уголок рта, что придало его лицу почти добродушное выражение. — Вы, молодые, слишком нетерпеливы. Стоит пару недель безуспешно порыскать в поисках возлюбленной — сразу кидаетесь в панику, что больше не увидите ее никогда. Я не слепец, кирургик, и от моих глаз трудно скрыть, как вы э-э… удручены. Посему я принял решение переправить вас на «испанец». Вы с друзьями пересядете еще сегодня и возьмете курс на Кубу.

— Сэр! Но вы не можете пожертвовать своим трофеем!

— А я и не собираюсь этого делать. Бывший невольничий корабль высадит вас в Гаване, а после присоединится к «Фалькону» в назначенном пункте. Это совсем несложно.

— Но сэр, сэр… Но…

— Никаких «но». Я поговорил с доктором Холлом, и он того же мнения: для вас это будет наилучшим выходом. Вообще доктор рассыпался в похвалах в ваш адрес и рассказал мне, что это вы столь удачно прооперировали Дункана Райдера. Я знаю своего Холла. По сути, он человек высокопорядочный, честный, справедливый. Он ходит со мной уже восемнадцать лет… или девятнадцать? И за это время ни разу не дал повода усомниться в его надежности… — Таггарт заметил, что снова впал в многословие, и закончил коротко: — Во всяком случае, все решено. Фернандесу флажковыми сигналами передано новое распоряжение, и он уже радуется встрече с вами. Разумеется, и с магистром Гарсиа, и с малышом Энано, с которым я, признаюсь вам, расстаюсь неохотно. Вы знаете почему.

Глаза Витуса заблестели:

— Сэр, не знаю, что и сказать! Это… это…

— Это приказ, — сухо сказал Таггарт.

МАЛЕНЬКИЙ ВОЗНИЦА ПЕДРО

Ахилл умер. Люди говорят: «Курьезный Ахилл курьезно жил, курьезно и умер». Костью подавился. Уже давно.

— Педро! Где тебя носит, бродяга? Пееееедрооо! — кричала хозяйка «Приюта рыбака» пронзительным голосом, при этом длинной кочергой выскребая из печи с двух сторон поджаренные сухари. — Пора отвозить галеты в порт, а тебя все нет! Пропади ты пропадом со своей телегой! Пееееедрооо!

— Да вот он я, — ворчал Педро, появившийся с заднего двора за кухней, по пути заправляя рубаху в штаны. Лучше, чтобы хозяйка не застукала, что он бегал по нужде, потому что она не терпела, когда кто-то, кроме гостей, пользовался ее уборной. Педро к гостям не относился, хоть и был сам себе хозяин и самостоятельно зарабатывал себе на хлеб. Ему было всего двенадцать, но он владел собственной повозкой и норовистой лошадью, доставшимися ему от отца, который умер два года назад.

— В Гаване найдутся и другие возчики! Они с радостью возьмутся отвозить мои сухарики в порт! — не унималась хозяйка. — А тебя всегда не дождешься! Где ты опять блундаешься? Твоя телега-то давно уж здесь!

Педро предпочитал молчать. Так оно лучше. Он вообще был парнем неразговорчивым и открывал рот только тогда, когда обращались непосредственно к нему. Да и то не всегда. Он давно понял истину, что люди по большей части мелют чего не надо, лишь бы трепать языком. «Как дела, Педро?» — спрашивают они, а сами вовсе не хотят этого знать. Зачем тогда спрашивать? Они говорят: «Я знаю, Педро, что у тебя нет денег, но, может быть, ты одолжишь мне пять мараведи?» Если они знают, что у него нет денег, зачем тогда просят? Они стенают: «Почему так дорого, Педро?!» И при этом всем известно, что он лишнего не берет. Чего же тогда жаловаться?

Люди вообще странные. Они просят о вещах, которые им вовсе не нужны, и благодарят за вещи, которых вовсе и не хотели. Зачем? Да, в Гаване слишком много людей, которые болтают попусту, а Педро не хотел быть таким же.

— Десять корзин отвезешь к четвертому причалу. Поможешь коку поднять их на борт. Заказ уже оплачен, вроде я тебе уже говорила? Но повторить не помешает. Вот, возьми твои деньги и поторопись. — Она сунула Педро пару медных монет и снова повернулась к печи, чтобы пошевелить кочергой угли. Этим днем ее ждало еще много работы, ей некогда было терять время.

— Да, иду, — коротко ответил Педро.

— Раз… раз… раз… Сушить весла! — скомандовал Мак-Кворри. Гребцы в малой шлюпке с «испанца» вертикально удерживали весла, пока шотландец по широкой дуге, не спеша, выруливал к каменному причалу.

Рулевой спрыгнул на берег и пришвартовал шлюпку.

— Шлюпка пришвартована к четвертому причалу, как приказано, сэр! — бодро отрапортовал Мак-Кворри.

— Благодарю вас, мистер Мак-Кворри, — с теплотой в голосе ответил Фернандес. — Ждите здесь, я высажу кирургика и его друзей на сушу.

— Но в этом нет необходимости, мистер Фернандес! — возразил Витус.

Фернандес, который слыл не только лучшим штурманом в Карибике, но и самым обходительным человеком во всей Вест-Индии, улыбнулся:

— Необходимости, может быть, и нет, кирургик, но это доставит мне удовольствие. Честно признаться, расставание с вами дается мне с трудом: слишком приятными были