— Одну минуту. — Нона села. — Мне нужно помочь Гессе. — Ее тень лежала перед ней, отбрасываемая заходящим солнцем, протянувшись к задней части пещеры, где она сливалась с общим мраком. Нона сжала кулак и вытянула из него один палец, заканчивавшийся единственным дефект-клинком.

— Подождите, мы ее высылаем, — крикнула Дарла от входа в пещеру. Она отпрянула назад. — Если они собираются нас убить, почему они так хотят, чтобы мы послали тебя?

— Чтобы меня не убили в бою. Как только в дело пойдут мечи, может случиться все, что угодно. — Нона принялась резать свою тень, срезая ее прямо из-под ног. — Арррр! Черт побери, это больно! — Она знала, что ее клинки режут тень — этому ее научили в Академии. Она не знала, что резать собственную тень будет так же больно, как резать собственную плоть.

— Что? — Рули в ужасе уставилась на рваный край тени Ноны и странное искривление света вокруг разреза. — И как это их остановит?

— Не их. Ее! — Нона ударила снова, длинным рвущим движением, крича от боли.

Позади нее Дарла подхватила окоченевшее тело Ары и понесла ее ко входу в пещеру. — Мы должны были усмирить ее ядом! — крикнула она наружу.

— Что ты делаешь? — Джула присоединилась к Рули, сжимая дрожащий кинжал. Трудно было сказать, к кому она обращалась — к Ноне или к Дарле.

— Нарушаю правила. — Нона бросилась на свою разорванную тень, прежде чем та успела скрыться в кромешной тьме, а затем метнулась обратно к Гессе, боясь, что будет слишком поздно, боясь, что она промчится вдоль нитей уз, выкованных в такой печали и так давно, только для того, чтобы найти ничто, просто пустое место, которое ее подруга когда-то занимала в этом мире.

Острие ножа Йишт замерло на расстоянии пальца от глаза Гессы. Сама Йишт сидела на камнях прямо перед ней. В другой руке ассасин Шерзал держала корабль-сердце — бело-голубой чудо-шар, поверхность которого представляла собой многослойное сооружение, по которому плавали призраки знакомых и неизвестных форм. Она прижимала его к дыре в своей тунике, плоть под ней была разорвана и окровавлена.

— ...я не склонна к жестокости, ребенок.

Нона сообразила, что это говорит Йишт.

— Но ты проникла в мой разум, а подобное нарушение не может остаться без ответа.

Гесса чувствовала запах горящего мяса и знала, что это она, но боль все еще не достигала ее. Нож, приставленный к глазу, напугал ее, но она откинула голову назад, насколько могла, и острие все еще продолжало приближаться.

Нона чувствовала себя потерянной, бессильной наблюдательницей, ее планы были нелепы. Где-то у нее были руки, и эти руки были полны теней, но ее честолюбивое желание протащить эту освобожденную тень к Гессе лежало так далеко за пределами ее таланта, что она понятия не имела, с чего начать.

Помоги мне, Гесса!

И там, где приказы и требования Ноны остались незамеченными, ее крик о помощи привлек внимание подруги — даже под пятой мести Йишт.

— Каким образом?

Помоги мне притащить ее сюда! Она попыталась показать Гессе, что ей нужно.

— Легко! — Гесса почувствовала, что уплывает прочь, за пределы боли, за пределы борьбы. Она слышала песню Предка, многоголосую и более прекрасную, чем все, что она когда-либо могла себе представить. И все же — ее подруга попросила о помощи…

Когда корабль-сердце было так близко, казалось, сама простота — взять темные нити из неуклюжих кулаков Ноны, безрезультатно колотившим по стенам между ними, и протянуть эти нити через узы, которые они разделяли. Мы — дети Гилджона. Эта мысль пронеслась по глади ее сознания, когда песня Предка стала громче. Сестры по клетке.

Останься! Нона попыталась удержать Гессу. Она чувствовала, что та уходит, но не имела ни малейшего представления о том, куда она идет и как последовать за ней.

Острие клинка Йишт прочертило горячую линию вдоль лица Гессы, и в это мгновение боли тени внезапно закружились, поднимаясь от земли так быстро, густо и черно, что разбитые камни задребезжали от их движения. Тень Ноны отделилась от тени Гессы и бросилась на Йишт, словно продолжение ее воли, раздирая, разрывая, выкрикивая свою ненависть в диапазонах, которые невозможно услышать.

Судя по тускнеющему, пропитанному кровью виду, которое давал глаз Гессы, Йишт отскочила назад с рваными ранами и разорванным пальто. Она повернулась и захромала прочь, тыча корабль-сердцем в тень Ноны, чтобы отогнать его. Нона увидела, как ее тень стала огромной и чудовищной, словно это была тень ее истинного «я», колючая от ненависти, раздувшаяся от ярости. Йишт пятилась назад, отступая вверх по шахте, которую она столько часов и со столькими усилиями прорубала в скале. Шахте, которая никуда не вела и не давала выхода.

— …идут…

— Проснись! Вставай!

— Я проснулась. — Она открыла глаза.

— Нона... — Джула протянула руку, и на ее лице не было надежды, только слова прощания. Снаружи приближался топот множества ног. Стрела отскочила от стены и с грохотом влетела в пещеру.

Нона покачала головой и плавно поднялась на корточки. Ярость, в которой она так нуждалась, наполнила ее с ног до головы, ее тело вибрировало от нее.

— Я была рождена для убийств — боги создали меня для разрушения. — Она отбила в сторону одну стрелу и выхватила из воздуха другую, прежде чем та достигла шеи Джулы. Она засунула ее за пояс.

Нона рванулась вперед и вверх, целясь в ярко освещенный вход, где высокие фигуры толпились, как тени зубов в открытом рту пещеры. Ара лежала у их ног, беспомощная жертва. Стрелы, слепо пущенные во мрак, рикошетили от стен, стуча вокруг нее по каменному полу. Позади себя она услышала крик Дарлы, когда послушница нашла в себе смелость и вызов. Что-то пронеслось мимо уха Ноны, пока она сокращала расстояние до врага, настигая ее, вращаясь и рассеивая последние лучи солнца. Метательная звезда Клеры, пущенная куда более умелыми пальцами Рули, нашла лицо ближайшего солдата.

Когда ноги Ноны понесли ее вперед по неровному полу пещеры, она позволила своему гневу, каждой частичке боли, ярости и отчаяния бросить ее разум на Путь. Нона без труда собрала то, что ей было нужно. Она чувствовала, как уходит Гесса, чувствовала, как ее милая и умная душа соединяется с чем-то большим и более далеким, словно ручеек, втекающий в океан. Гесса ушла, на последней миле она не хромала и не шаркала, даже не шла на обеих ногах, а бежала. Гесса не боялась смерти. Но Нона боялась жить без нее.

Попав на Путь, Нона не сделала ни малейшей попытки замедлиться или обрести равновесие, к которому всегда стремилась: вместо этого она использовала свою скорость, как и на меч-пути, позволяя ярости толкать себя, а безмятежности — держать; она мчалась по перекрученной невозможности Пути, проносилась сквозь извилины и полагалась на инстинкт, чтобы не сбиться с курса, что бы ни случилось.

В то самое время, когда мысли Ноны бежали по Пути, ноги гнали ее к солдатам, толпившимся у входа в пещеру. Она наклонилась к стене, прыгнула на нее и оттолкнулась, набирая высоту. Ее скорость и неожиданный характер нападения, пришедшего к слепым от дневного света людям из темноты пещеры, пронесли ее за острия их мечей. Ее цель, более быстрая, чем остальные, сумела поднять свой клинок, но Нона прокрутилась вокруг него, ее движения в физическом мире каким-то образом дополняли и дополнялись одновременным бегом по Пути.