Для подтверждения своей изоляции он опубликовал (1431) диалог «Об удовольствии и истинном благе» (De voluptate et vero bono), в котором с поразительной смелостью разоблачал аморализм гуманистов. В качестве участников диалога он использовал трех еще живых людей: Леонардо Бруни для защиты стоицизма, Антонио Беккаделли для защиты эпикурейства и Никколо де' Никколи для примирения христианства и философии. Беккаделли выступил с такой силой, что читатели справедливо предположили, что его взгляды принадлежат самому Валле. Мы должны считать, утверждал Беккаделли, что человеческая природа хороша, поскольку она была создана Богом; действительно, природа и Бог едины. Следовательно, наши инстинкты хороши, и наше естественное стремление к удовольствиям и счастью само по себе оправдывает стремление к ним как к достойному объекту человеческой жизни. Все удовольствия, будь то удовольствия чувств или интеллекта, должны считаться законными, пока не будет доказано, что они вредны. Сейчас у нас есть инстинкт, побуждающий к спариванию, и, конечно, нет инстинкта, побуждающего к пожизненному целомудрию. Следовательно, такое продолжение жизни противоестественно; это невыносимая мука, и ее не следует проповедовать как добродетель. Девственность, заключил Беккаделли, — это ошибка и расточительство, а куртизанка представляет для человечества большую ценность, чем монахиня.2

Насколько позволяли средства, Валла жил этой философией. Он был человеком беспорядочных страстей, вспыльчивого нрава и экстремальных высказываний. Он скитался из города в город в поисках литературной работы. Он попросил место в папском секретариате, но ему отказали. Когда Альфонсо взял его к себе (1435), король Арагона и Сицилии боролся за Неаполитанский престол и причислял к своим врагам папу Евгения IV (1431–47), который претендовал на Неаполь как на утратившую силу папскую вотчину. Такой безрассудный ученый, как Валла, сведущий в истории, искусный в полемике, которому нечего было терять, был удобным инструментом против папы. Под защитой Альфонсо Валла написал (1440) свой самый знаменитый трактат «О ложном и лживом пожертвовании Константина» (De falso credita et ementita Constantini donatione). Он оспаривал как нелепую подделку Constitutum Constantini, по которой первый христианский император передал папе Сильвестру I (314–35) полное светское господство над всей Западной Европой. Николай Кузский недавно (1433 г.) разоблачил фальшь донации в своем труде De concordantia Catholica, написанном для Базельского собора, также враждовавшего с Евгением IV; но историческая и лингвистическая критика Валлы была настолько сокрушительной (хотя он сам допустил немало ошибок), что вопрос был решен раз и навсегда.

Валла и Альфонсо не довольствовались ученостью, они вели войну. «Я нападаю не только на мертвых, но и на живых», — говорил Валла; он поносил относительно порядочного Евгения самыми идиоматическими оскорблениями. «Даже если бы донат был подлинным, он был бы недействительным, поскольку Константин не имел права его составлять, и в любом случае преступления папства уже аннулировали бы его».3 И если донация была подделкой, заключил Валла (не обращая внимания на территориальные пожертвования Пипина и Карла Великого папству), то временная власть пап была тысячелетней узурпацией. Из этой временной власти проистекали и разложение церкви, и войны в Италии, и «властное, варварское, тираническое господство священников». Валла призвал народ Рима подняться и свергнуть папское правление в своем городе, а князей Европы — лишить папу всех территориальных владений.4 Это звучало как голос Лютера, но вдохновил его Альфонсо; гуманизм стал оружием войны.

Евгениус дал отпор инквизиции. Валла был вызван к ее представителям в Неаполь; он иронично заявил о своей полной ортодоксальности и отказался говорить дальше. Альфонсо приказал инквизиторам оставить его в покое, и они не посмели ослушаться. Валла продолжил свои нападки на Церковь: он показал, что труды, приписываемые Дионисию Ареопагиту, были неподлинными; что письмо Абгара к Иисусу, опубликованное Евсевием, было подделкой; и что апостолы не приложили руку к составлению Апостольского Символа веры. Однако, догадавшись, что Альфонсо идет на примирение с папством, он решил, что ему тоже лучше заключить мир. Он обратился к Евгению с извинениями, отказываясь от своих ересей, подтверждая свою ортодоксальность и прося прощения за свои грехи. Папа ничего не ответил. Но когда Николай V взошел на папский престол и послал призыв к ученым, Валла стал секретарем курии (1448), и ему поручили делать латинские переводы с греческого. Он закончил свою жизнь каноником Святого Иоанна Латеранского и был похоронен в святой земле (1457).

Его дружеский соперник, Антонио Беккаделли, проиллюстрировал нравы своего времени, написав непристойную книгу и получив за нее похвалу от ведущих людей Италии. Он родился в Палермо (1394) и поэтому получил прозвище il Panormita, но высшее образование и, возможно, двусмысленную мораль получил в Сиене. Около 1425 года он написал под именем Гермафродита серию латинских элегий и эпиграмм, соперничающих с Марциалом в латинстве и порнографии. Козимо Медичи принял посвящение, вероятно, не прочитав книгу; добродетельный Гуарино да Верона похвалил красноречие ее языка; сотня других людей добавили похвалы; наконец, император Сигизмунд возложил на голову Беккаделли корону поэта (1433). Священники осудили книгу, Евгений объявил об отлучении от церкви всех, кто ее читал, монахи публично сожгли ее в Ферраре, Болонье, Милане. Тем не менее Беккаделли читал лекции с отличием в университетах Болоньи и Павии, получал стипендию в восемьсот скуди от Висконти и был приглашен в Неаполь в качестве придворного историографа. Его история «Памятные слова и деяния короля Альфонсо» была написана на такой идиоматической латыни, что Эней Сильвий Пикколомини — папа Пий II, сам не блиставший латынью, — считал ее образцом латинского стиля. Беккаделли дожил до семидесяти семи лет и умер богатым на почести и имущество.

II. FERRANTE

Альфонсо оставил королевство своему предполагаемому сыну Фердинанду (р. 1458–94). Ферранте, как называли его люди, имел сомнительное происхождение. Его матерью была Маргарита Хихарская, у которой были другие любовники, помимо короля; Понтано, секретарь Ферранте, утверждал, что отцом был валенсийский марран — то есть христианизированный испанский еврей. Валла был его воспитателем. Ферранте не отличался сексуальной распущенностью, но ему было присуще большинство пороков, которые могут возникнуть у страстной натуры, не укрощенной твердым моральным кодексом, и возбуждаемой, казалось бы, необоснованной враждебностью. Папа Каликст III узаконил его рождение, но отказался признать его королем; он объявил арагонскую линию в Неаполе угасшей и претендовал на королевство как на вотчину церкви. Рене Анжуйский предпринял еще одну попытку вернуть себе трон, завещанный ему Жанной