писал, не консультируясь с ним, заметил, что много вводных глав. Раз внешняя политика Нерона, то она и должна быть в центре исследования. А то главной проблеме отведена последняя, хоть и самая большая, глава. Но она все-таки меньше вводных глав. Потом добавил: «Что же это вы сноски делаете без инициалов? Например, Машкин… Получается не “кто”, а “чей”…? Машкин!» В целом работу похвалил, разрешил оставить без переделок. Через пару дней он позвал меня в меленькую комнатенку при кабинете Древней Истории, сел, предложил сесть мне и сказал: «Рекомендовал вас сегодня в аспирантуру». Я поблагодарил. Николай Александрович, не слушая, продолжал: «Вот когда умру, будете меня добром вспоминать». Я удивился. Нелепо ответил: «Николай Александрович, зачем торопиться туда?» Он махнул рукой, встал, вышел. Тогда я не понял, почему он заговорил о смерти. Теперь понимаю. Человек с очень больным сердцем знает, что он сравнительно скоро умрет и живет с этой мыслью. Иногда она прорывается. Это не страх. Нет, это протест, совершенно бессильный протест против неизбежного. Знаю, что умру, не хочу умирать, но делать нечего. Я узнал потом, что Н. А. Машкин не только со мной заговаривал о смерти. Он даже нарисовал памятник для своей могилы и велел выбить на нем стих из Горация: «Sit tibi terra levis». – «Да будет тебе легка земля».

В начала апреля состоялась моя защита дипломной работы. Кроме преподавателей, аспирантов, студентов кафедры, собрались однокурсники. Мой уход с высокого поста парторга никак не отразился на отношении ко мне со стороны большинства студентов. Ждали интересной защиты. Преддипломный период ознаменовался приливом Софкиной любви. Рыжая синеглазая красивая, она сидела на видном месте, и Николай Александрович Машкин с тихой улыбкой уставился на нее. Колька Соколов, сидевший с ней рядом (как он потом мне рассказал), толкал ее в бок и шептал: «Смотри на Машкина, авось он к Лешке подобрее будет». И Софка смотрела, улыбалась, сверкая перламутровыми зубами. Я не очень волновался и, наоборот, настроен был воинственно. А. Г. Бокщанин уверял меня, что на защиту явится Кудрявцев, и призывал к решительному бою. Про себя я изощрялся в остроумных выпадах, но все оказалось зря. О. В. Кудрявцев, как и следовало ожидать, не пришел на мою защиту.

Заседание открыл Н. А. Машкин. Он зачитал свой отзыв. В нем отмечались достоинства работы: «В своих выводах автор исходит из указаний классиков марксизма-ленинизма, и работа его может быть признана в методологическом отношении выдержанной. А. Л. Кац правильно вскрывает колебания римской внешней политики (это был главный пункт моих расхождений с О. В. Кудрявцевым. – А. К.). Много интересных наблюдений найдем у него и по отдельным вопросам римской политики в Армении. Признавая, что работа написана на высоком теоретическом уровне, что она свидетельствует о способности автора к исследовательской работе, мы все же должны высказать свое несогласие с рядом положений». Дальше шла серьезная критика разных аспектов работы. Критика без скидок, без особого выбора выражений. «А. Л. Кац догматически подошел к вопросу о роли зависимых царств… По вопросам внутренней политики, автор не уделил должного внимания расслоению внутри сенаторской аристократии…» А кончался отзыв так: «Несмотря на то, что ряд положений А. Л. Каца встречает возражения, я нахожу, что многие вопросы поставлены у него интересно и выводы его заслуживают несомненного внимания. Я считаю работу отличной и рекомендую автора к оставлению в аспирантуре на кафедре древней истории Истфака МГУ». Потом выступил оппонент А. Г. Бокщанин. Он высоко отозвался о работе, ее плане и выводах. Замечания его были незначительными, а конец звучал стихами и, как стихи, содержал преувеличения: «Исследование А. Л. Каца представляет собою большую ценность как самостоятельная оригинальная работа, написанная с большим знанием материала темы, с безукоризненно марксистской точки зрения. Дипломная работа А. Л. Каца безусловно должна быть оценена как отличная, а ее автор должен быть рекомендован в аспирантуру». Отзыв Нины Беловой у меня не сохранился, но и он не расходился в оценке работы с выводами Н. А. Машкина и А. Г. Бокщанина. К. К. Зельин высказал удовлетворение тем, что моя упорная учеба вылилась в хорошую работу. Он и не сомневался в таком исходе дела и добавил: «Я помню, какие доклады делал Алексей Леонидович у меня в семинарах». Других отзывов мне и не требовалось. В заключение выступил я. Искренне поблагодарил всех, потом попытался обосновать свои выводы, отвергавшиеся Н. А. Машкиным. Выступил я коротко и легко. Решение об отличной оценке работы и об рекомендации меня в аспирантуру было принято единогласно. Все меня поздравили. Тамара Михайловна пожала мне руку. Нет, я не чувствовал, что окончил университет. В четвертом номере Вестника Древней Истории за 1950 год Тамара Михайловна поместила отчет о работе кафедры, там написало: «Дипломные работы по истории Ранней Римской Империи защитили студенты А. Л. Кац, Н. И. Полухина, А. В. Синицына и заочница Ф. К. Полетаева, по истории древнего Египта эпохи Среднего Царства – студент И. А. Стучевский. В 1949–50 г. все дипломные работы получили отличные оценки, четыре окончившие студента рекомендованы в аспирантуру». Оттиск своего обзора Тамара Михайловна подарила мне с надписью: «Алексею Леонидовичу Кац в знак будущих достижений в науке!» Большим оптимистом была Тамара Михайловна Шепунова, очень верила в мои большие возможности.

На следующий день после защиты я шел с Софкой по улице Герцена, встретили Николая Александровича. Он остановился, более, чем восторженно, приветствовал Софку, мне сказал: «Видите, как получается, если критика доброжелательная. И возражения серьезные, а работа-то признана отличной». Я ответил, что все понял, что О. В. Кудрявцев настоящий ученый, что моя работа в подметки не годится его статьям. Н. А. Машкин засмеялся: «Не нужно крайностей!» Мы распрощались. Вот тут-то Софка и рассказала мне, как Колька Соколов заставлял ее гипнотизировать профессора Машкина. И грустно добавила: «Когда ты рядом, я никого не хочу гипнотизировать». И без всякого перехода: «Пока говорил Николай Александрович, я думала, ты разбит. Но ты выступил, и я все сразу поняла и вообще все стало на место!» Это тоже была оценка, и она радовала меня.

На государственные экзамены выносились два предмета: Основы марксизма-ленинизма и специальность, т. е. для нас История древнего мира. Председателем экзаменационной комиссии был профессор востоковед Н. А. Смирнов – человек умный и симпатичный. Основы марксизма-ленинизма требовали очень обстоятельного знания источников. Требовалось до мелочей знать краткую биографию И. В. Сталина. Я готовился много и тщательно. Наступил день экзамена. В большом кабинете Новой истории стоял широкий стол для экзаменационной комиссии. Для экзаменующихся