Топили людей по мере сил. Помню: разбиралось дело студента Линде. По ходу выяснилось, что он демобилизовался из армии по ранению. Кто-то спросил: «Как был ранен?» Линде, ничего не подозревая, ответил, что прострелил себе ногу случайно, во время чистки автомата. Посыпались вопросы «экспертов», как сидел, как держал автомат. Короче, парня обвинили в самострельстве, создали комиссию для дополнительного изучения дела. Был и другой случай. Как-то обнаружилось, что у старого доцента с кафедры Зарубежного Востока в 1919 году сибирские партизаны расстреляли отца. Раз партизаны – значит дело ясное: расстреляли контрреволюционера. Доценту в момент обсуждения дела подходило к шестидесяти годам. Он ряд лет трудился советником в Красной Армии Китая, выучил несколько поколений студентов. А теперь выяснилось, что пожилой ученый не написал в автобиографии о расстреле партизанами отца! Бюро обсудило дело и вынесло решение: исключить из партии. Вот и произошел тот случай, когда я не выдержал. Перед голосованием за решение бюро я попросил слова. В громадной Ленинской аудитории воцарилась гробовая тишина. Люди, затаив дыхание, смотрели на меня. Я сказал: «Конечно, доцент такой-то (фамилию сейчас забыл) совершил ошибку, не сообщив важного факта своей биографии. Но с тех пор прошло более 30 лет. За это время доцент проявил свою высокую преданность партии, у него большие заслуги и в науке, и в общественной деятельности. Как же можно его исключать из партии?» Я предложил строгий выговор. Никогда не забуду, как смотрел на меня старик, повернувшись всем телом с первого ряда в мою сторону. Наверное, ему было в тот момент безразлично, какое примут решение. Важно, что я выступил. Говорил я очень взволнованно. Если бы Белявский поставил вопрос на голосование, мое предложение прошло бы. Однако на кафедру, словно моська, выскочил малый лет 35 – доцент кафедры Истории СССР – Кузин, низкорослый тип с лицом пропойцы, который к тому же не умывается после сна. Это был карамурзавец, неуч, дурак. Он пролаял: «С помощью таких демагогов, как Кац, в партию проникают агенты вражеских разведок». Дальше его речь не содержала ничего осмысленного. В ней бушевали дремучая пошлость и злость. Но он напирал. При голосовании прошло предложение бюро. Кроме меня, против проголосовало несколько человек. Мне мое выступление сошло. В бюро ко мне хорошо относились. Белявский на следующий день сказал мне: «Впредь думай перед выступлением!» Я ответил: «Потому и выступил, что думал!» Райком партии не утвердил решения собрания. Доценту объявили строгача. Он встретил меня при входе на факультет и растроганно сказал: «Знаете, ваше предложение оказалось правильным». Мы пожали друг другу руки, а я подумал: «Боже мой! И он еще считает себя в чем-то виноватым. Я предлагал вынести ему строгий выговор. А за что? За что? За что?» На этот вопрос ответа не было. И никто на мог ответить на другое: почему студенты, аспиранты, преподаватели, многие из которых не уступали мне ни в уме, ни в жизненном опыте, почему все они просто стадо баранов, которых может осадить окриком живоглот, подонок вроде Кузина? Впрочем, я нередко в своей жизни встречался с этой позорной забитостью.

21 декабря 1949 года И. В. Сталину исполнилось 70 лет. Подготовку к этому событию начали задолго до самого события. Целые полосы газет отводились стихотворным посланиям, восхвалявшим вождя и учителя. Их никто, разумеется, не читал. По содержанию и по форме это должно расцениваться, как издевательство над поэзией. Мы брали на себя обязательства читать и перечитывать сталинские труды, зубрили его краткую биографию. Редколлегия курса трудилась над специальным номером стенгазеты. Я контролировал ее работу с волнением Главного Конструктора, наблюдающего за запуском космической ракеты.

К семидесятилетию со дня рождения И. В. Сталина вышла брошюра «Великий вождь и учитель коммунистической партии и советского народа». В ней значилось, что «товарищ Сталин… является вдохновителем и творцом всех наших побед, ведущей силой партии и советского государства, товарищ Сталин является учителем и другом всего прогрессивного человечества, знаменосцем мира, демократии, социализма». Одного этого показалось мало. А. Н. Косыгин разразился брошюрой «Нашими успехами мы обязаны великому Сталину». Соответственно величию определялись и успехи. Г. М. Маленков рьяно доказывал: «Товарищ Сталин вождь прогрессивного человечества». Он писал: «С чувством большой благодарности обращают свои взоры к товарищу Сталину народы Советского Союза, сотни миллионов людей всех стран мира. Прогрессивное человечество видит в товарище Сталине своего любимого вождя и учителя, верит и знает, что дело Ленина – Сталина победит». В. М. Молотов в книжонке «Сталин и сталинское руководство» захлебывался: «Теперь особенно ясно, каким великим счастьем для нашей родины и для дела коммунизма было то, что после Ленина коммунистическую партию возглавил товарищ Сталин, под руководством которого вот уже более четверти века Советский Союз победоносно строит коммунистическое общество!» Тов. Н. Шверник утверждал: «Товарищ Сталин – продолжатель великого дела Ленина». Румяный Н. С. Хрущев тоже не удержался от выражения восторга. И он написал труд «Сталинская дружба народов – залог непобедимости нашей родины». Завершался он восторженно и проникновенно: «Слава родному отцу, мудрому учителю, гениальному вождю партии, советского народа и трудящихся всего мира, товарищу Сталину». Так писали друзья и соратники И. В. Сталина. Насколько мне сейчас известно, они переплюнули своей восторженностью славословия в адрес фараонов, панегирики в честь римских императоров, восхищения, обращенные к героине Э. Золя – Нанá.

Наивный профессор Виппер всю жизнь доказывал, что Иисус Христос личность легендарная. Между прочим, в 1918 году он приводил такой аргумент: «В Евангелии от Матфея Симон Петр говорит: “Ты Христос, сын бога Живого”. На это Иисус отвечает: “Блаженен ты, Симон сын Ионы. Не плоть и кровь тебе это открыли, а мой отец на небесах……” Для православных и католиков, принимающих Евангелия в качестве откровения, эти слова имеют необыкновенную важность и силу – они произнесены самим божеством. Но что должны о них сказать либеральные богословы протестантизма, в глазах которых Иисус – реальная личность, исторический деятель…? Можно ли допустить, что подобную речь произнес обыкновенный смертный? Если да, то как нам придется обозначить его психическое состояние? Что мы должны сказать о его моральном облике? В глазах смертной, хотя бы и гениальной личности, подобные заявления кажутся нам нестерпимыми… стоит только представить себе такого человека в нашей среде: будет ли он вызывать что-нибудь другое, кроме жуткого и отталкивающего чувства?» Так развенчивал Р. Ю. Виппер Иисуса, позволившего восторженному ученику назвать себя сыном божьим. Вот она святая простота. Через двадцать лет после выхода в свет «Происхождения христианства» все вполне реальные апостолы – от Блаженного Вячеслава до Святого