Я сел, стянул шлем, расстегнул нагрудник. Предмет за предметом я снимал ангельские доспехи.

– Что ты делаешь? – спросил Эше.

– Хочу вызвать их на более честный поединок. – Я держал в руках Черную розу, переливавшуюся обсидианом в бледном свечении. – Возможно, они примут вызов и это даст нам еще несколько минут.

– Сомневаюсь. Они просто спрыгнут сюда и порубят тебя на куски. Без доспехов ты умрешь еще быстрее.

Может, и так, но я не сумел придумать ничего другого. Может, я просто хотел, чтобы на этот раз кто-нибудь ударил меня спереди.

Потолок сотрясали удары кирки о камень. Сыпалась пыль. Эше схватил покрытый кровавыми рунами ятаган.

– Не сопротивляйся, – сказал я. – Им нужен не ты. Они ненавидят меня. Я убил сотни, а может, и тысячи, поэтому не могу их в этом винить.

– Если они собираются поддержать Сиру… – Эше щелкнул пальцами. – Тогда скажи им, что ты тоже ее поддерживаешь.

– Слишком надуманно. Кроме того, Селена это опровергнет.

– Но я буду настаивать. Ты не можешь умереть, Кева. Ты носишь слишком много масок. Если Амрос, этот неудавшийся актер, убьет тебя, то все их получит.

Это было бы ужасно. Кроме того, умерев, я разочарую Кинна. А Лунара и Сади… Наверное, они огорчатся? А если о моей смерти узнает Тенгис… Что может быть хуже, чем отец, оплакивающий сына?

Моя жизнь принадлежала не только мне.

Грохот сверху усилился, и пыли в воздухе стало больше.

– Все, что я делаю, только ухудшает положение.

Эше смотрел на свои руки.

– Значит, попробуй ничего не делать.

– Тогда зачем мне дарована способность писать кровью? Какой цели она послужит, если я не буду ничего делать?

– Понятия не имею, – пожал плечами я. – Не я тебе ее дал.

– Но ты тоже обладаешь огромной силой. И разве не вынужден использовать ее?

– Да, но мучить девушек и убивать младенцев… Только если нет другого выхода.

– Легко сказать, Кева. Ты видел, как Ашери привела Михея Железного в Костану. Сколько сотен тысяч погибло в той кровавой бане? Не говори, будто не стал бы мучить девушку или убивать младенца, чтобы остановить это.

Справедливо. Возможно, мне повезло, что не пришлось выбирать.

– Ты был бы оправдан, даже сотворив нечто гораздо худшее, чтобы остановить это или избавить Зелтурию от участи, которая ее постигла. Но если собираешься совершать такое, нужно быть готовым терпеть презрение. Возможно, мне слишком нравится быть любимым. Не только народом… Что подумали бы обо мне отец, жена, дочь, если бы я сделал то, что сделал ты? Не уверен, что я смог бы с этим жить.

– Тогда ты понимаешь, что я чувствую.

Сейчас было не время для этого разговора. Я поднял голову, но поле зрения застилала пыль.

Еще один удар кирки, и камень над нами треснул.

– Мы вернем Базиля, – выкрикнул я, когда в дыре появилось лицо Амроса, и понадеялся, что мое отчаяние не слишком очевидно.

– Как? – спросил он.

– Отправь нас в храм, и я приведу его. Можешь взять мои доспехи и ятаган в качестве залога. – Я бросил Черную розу на землю.

– А может, я просто возьму твои доспехи и клинок и убью тебя прямо сейчас?

– Тогда вы больше не увидите Базиля.

– Увидим. Он Зачинатель и не может умереть, пока не исполнится пророчество.

– А вдруг мы тоже часть пророчества? – вмешался Эше. – Вдруг нам предначертано спасти его из плена?

Крестейцы спрыгнули в дыру и окружили нас, выставив перед собой копья и мечи.

– Отчаянные слова отчаявшихся людей. – Амрос погладил свою бороду. – Послушаем, что думает Геракон.

Они вытащили нас из ямы, забрали оружие и мои доспехи и отвели ко входу в храм Cвятого Хисти. Эше не выпускал из рук сверток с ребенком.

Ангел Малак накрыл улицу тенью. У входа в храм громоздились тела крестейцев, над которыми жужжали жирные мухи. Возможно, после того как Базиль исчез, его спутники пытались атаковать храм, полагая, что Кярс держит в плену их императора.

К счастью, храм устоял.

Солдаты вокруг едва держались на ногах. Один упал и не мог подняться без помощи товарищей. Лица некоторых были покрыты чирьями, у других недоставало глаза, уха или носа. Все это не выглядело боеспособной армией. Возможно, они и взяли бы храм благодаря численному превосходству, но праздновать победу было бы некому.

Предводитель крестейцев Геракон стоял рядом с Амросом. Он оказался невысоким человеком с суровым лицом. Безбородый, с щеками и подбородком, словно высеченными из скалы, и серыми, как камень, глазами. Но в его голосе слышалась мягкость или даже грусть, и это давало надежду на то, что он не жаждет крови.

– Первый копьеносец Геракон согласен, – сказал Амрос. – Но он позволит войти только Эше. Кева останется ждать здесь, с нами. – Он повернулся к Эше. – Возвращайся с императором Базилем не позже чем через час, иначе мы перережем ему горло.

– Мне не будут рады в храме, – покачал головой Эше. – Лучше возьмите в заложники меня, а Кеву отправьте внутрь.

– Когда он последний раз входил в храм, защитники выкопали ров, – цинично усмехнулся Амрос. – Так что он останется здесь и выживет, только если мы вернем государя Базиля.

Я взглянул на ангела. Основание его тела имело форму треугольника, внутри которого горели звезды. Целые созвездия, крупнее и ярче тех, что я видел в ночном небе. Каждая из них вибрировала, и я слышал их песнопения.

Поэтому решил не смотреть.

– Иди, Эше. Найди Базиля и вызволи нас из этой передряги. – Я придвинулся ближе к его уху. – Ты должен кое-что сказать Кярсу. Скажи, что Бабур нарек Хуррана шахом и теперь они оба собираются убить Кярса.

– Не шепчитесь, – сказал Амрос.

Я шагнул в сторону.

Эше кивнул. Если мои слова и удивили его, он ничем этого не выдал.

– Сделаю, что в моих силах… как всегда. – Он покрепче схватил тряпичный сверток, перешагнул через мертвых крестейцев и вошел в разбитую дверь.

38

Базиль

Я спустился в гробницу. Светлячки впереди горели изумрудными огоньками. Они освещали пещеру с покрытыми рунами каменными стенами. Пахло солью, как на моем балконе, выходившем на безмятежный Маврос.

Я едва не закричал, увидев на ковре человека. Он был в черном халате и тюрбане и сидел, скрестив ноги. Тканевая повязка закрывала все лицо, кроме зеленых глаз.

Светлячки осели на стенах, залив комнату таинственным светом. Человек округлившимися глазами смотрел на меня – вероятно, он был так же потрясен, как и я.

Он сказал что-то на парамейском. Голос звучал твердо, как железо.

Я мог только