Шрифт:
Закладка:
Одновременно с Зорге и Клаузеном был схвачен Бранко Вукелич. Его тоже взяли во время завтрака. Дверь открыла жена, и когда полицейский вошел в комнату, Вукелич предложил ему кофе. Тот отказался, и начался обыск. Полицейские нашли комплектующие к рации Клаузена, но не поняли, что это такое, тем более что жена Бранко – Ёсико запутала их, сказав, что это часть фотолаборатории, а то, что ее муж – фотограф, им и так было известно. Вукелича увели, оставив улики, и жена арестованного выбросила рацию в мусор, упаковав так, чтобы мусорщики ничего не заподозрили.
На следующий день сотрудники токко пришли к Анне Клаузен и… поселились у нее, ожидая в засаде гостей из советского посольства. Это значит, что полиции было прекрасно известно, что именно через Клаузенов поддерживается связь между двумя советскими резидентурами – легальной и нелегальной. Анна очень подробно живописала происходившие тогда события: «Только что я собиралась подняться по лестнице, как в этот момент группа полицейских вломилась в дверь. Один из них, как обезьяна, бросился ко мне, поймал меня за руку и вместе с подскочившими другими полицейскими вцепился в меня, не давая мне двинуться. Все другие с большими предосторожностями приступили к обыску. Сначала они боялись прикасаться к предметам, трясли меня за плечи и принуждали сказать, нет ли в доме адской машины. Я сказала, что нет, но они продолжали быть осторожными. В квартиру набилось до двадцати полицейских во главе с прокурором Иосикава. Этот прокурор, подпрыгивая, тряс кулаками, тыкал их мне в лицо и приговаривал: “Говори правду, коммунистка, я тебе покажу…”
Ключами они открывали шкафы, чемоданы и вот открыли сундук, в котором был спрятан аппарат и все другие вещи и части к нему, лампы к передатчику, шифрованные и незашифрованные радиограммы и какая-то книжечка на японском языке, фотоаппарат и американские деньги. Когда они обнаружили этот сундук, то двинулись к нему, но один из полицейских что-то скомандовал, и все замерли, из желтых стали зелеными, потеряли дар речи. Они долго молча смотрели друг на друга, даже мои руки отпустили. Я повернулась спиной к шкафу, где в маленьком выдвижном ящике были фильмы, еще не обнаруженные полицейскими… Они поискали еще, забрали все, что нашли, и удалились. Со мной осталось только четыре шакала охранять меня, квартиру и особенно телефон. Вообще же они устроили засаду и оставили меня как приманку…
Полицейский у двери в коридор заснул мертвецким сном и внизу, слышу, никто не шевелится. Тогда я вышла в ванную комнату, а оттуда перебралась в комнату, где были спрятаны фильмы, 8 штук, какая-то бумага, написанная Рихардом и принесенная накануне вечером Максом. Я взяла это все и принесла в ванную комнату. Бумагу я разорвала на мелкие клочки и спустила в унитаз, а фильмы засунула в газовую колонку…
Через 13 дней такой жизни полицейские оставили меня одну. Я достала из газовой колонки фильмы и сожгла их в камине. В квартире производили обыск целый месяц. Группы полицейских с фотоаппаратом снимали все подряд. Специалисты рассматривали в лупу все предметы, каждую бумажку, искали оттиски пальцев посторонних людей…»[598]
Основная часть группы Зорге, включая его агентов и субагентов – около тридцати человек, была арестована в период с 15 октября 1941-го до весны 1942 года. Из них семнадцать в итоге были признаны членами советской разведгруппы и более десятка – их вольными или невольными информаторами. Причем, так как среди последних значились представители политической и родовой аристократии Японии, следствие вынуждено было подходить к «раскручиванию» дела очень осторожно. Их разоблачение, а также тень, брошенная арестами на самого Коноэ Фумимаро, могли сыграть на руку определенным армейским кругам в Токио, а прокуратура сама старалась лавировать между несколькими мощными политическими течениями во властных верхах и к тому же соблюдать определенную политкорректность, так как дело задевало отношения Токио сразу с двумя странами, числящимися в стане союзников (Германия) и соблюдающих нейтралитет (СССР). Поэтому и нам, даже если мы принимаем японскую версию о предателе в рядах группы, стоит поразмышлять и над другими возможными причинами провала, никак не связанными с возможной провокацией токко или кэмпэйтай.
Во-первых, сразу же приходит в голову то, что в Японии отчасти повторилась шанхайская схема, при которой в числе агентов и информаторов резидентуры Зорге оказались коммунисты и люди, чьи симпатии левому движению были хорошо известны полиции. Как и в Китае, Зорге знал далеко не всех из них, а о существовании некоторых совсем не подозревал. Тем более не могло идти и речи хоть о какой-то их проверке, а уровень конспирации целиком и полностью зависел при этом от личной осторожности и энтузиазма членов группы – агентов и субагентов. Безусловно, в обстановке постоянного «закручивания гаек», борьбы с инакомыслящими и, прежде всего, с «мировой коммунистической заразой» в предвоенной Японии токко или кэмпэйтай рано или поздно вышли бы на кого-то из этих людей. Вопрос был только в сроках. Возможно, что именно так и случилось, и операция прикрытия могла быть реализована как для маскировки внедренного в группу агента, так и актуальных в то время методов работы японской контрразведки, включая радиопеленгацию. Машины с антеннами кружили поблизости от точек выхода Клаузена в эфир с 1938 года, и только несовершенство техники не позволяло японским специалистам точно засечь месторасположение радиста. Но рано или поздно это все равно бы произошло.
Во-вторых, эпизод с засадой на квартире Клаузенов напоминает нам о том, что с конца 1939 года резидентура «Рамзая» приказом из Центра была переведена на связь с сотрудниками резидентуры легальной. Сотрудники последней Виктор Зайцев и Сергей Будкевич за время до провала группы Зорге провели не менее десяти (по некоторым данным – четырнадцати) личных встреч с Клаузеном и Зорге в ресторанах, театрах, в офисе радиста и даже – последние полгода перед арестом – в квартире «Фрица». Поэтому там и была оставлена полицейская засада. При этом ни один из разведчиков, работавших в советской дипмиссии, включая резидентов, их наставлявших, не имел за плечами опыта оперативной работы. Конспирацию они осуществляли исходя из собственных о ней представлений, слабо понимая, какому жесткому наблюдению подвергаются и как от него избавиться. Вспомним: были
