Шрифт:
Закладка:
Зодчий не жалеет себя, не щадит помощников, не бережет денег. И князь Цицианов с ужасом доносит в Москву: «Не могу не сделать моих замечаний на счет архитектора Росси: вся справедливость принадлежит ему по части вкуса его и совершенных знаний в архитектуре… относительно же распорядительности по строению, то, мне кажется, он не слишком расположен к хозяйству, доказательством тому служат контракты, заключенные им по разным предметам до переделки и украшения Тверского дворца относящимся. Цены, условленные с обойщиком Медведевым за аршин бахромы к окнам по 13 рублей и за каждую кисть по 10 рублей я нахожу чрезвычайно высокими…» Действительно, Росси, возможно, не умеет хозяйничать, не умеет торговаться, считать каждую копейку. Не привык, не приучен. Мать и отчим жили широко, не сквалыжничали. И сам он живет, не думая о завтрашнем дне, не считая денег в кармане, но всегда готовый прийти на помощь другому. Впрочем, для переплат по счетам есть оправдание: поспешность всегда обходится дороже. К счастью, Валуев оставляет рапорт Цицианова без внимания. А счета всё продолжают и продолжают поступать. За каждый диван с белой краской и позолотой по 500 рублей, за такое же кресло — 80, за стул из этого гарнитура — 60, а за канделябр с двенадцатью подсвечниками с белой краской и позолотой — 400 рублей.
21 июня 1809 года Валуев доносит в Петербург: «…главный корпус к поспешнейшей и лучшей отделке, сколько я мог распорядил — и надеюсь к августу месяцу окончить, а принадлежащим к нему корпусам: кухонному… конюшенному с сараями, анбарами и жилыми с покоями в два этажа, и многими другими строениями господин Росси… 17 текущего месяца доставил мне планы…» Однако император недоволен. Ему кажется, что работы идут слишком медленно, что Карл Росси недостаточно расторопен. И он решает: для ускорения строительства дворца в Твери брать любые детали, материалы, мебель из брошенного Михайловского замка — последнего жилища своего убитого отца. Решено также для пользы дела отправить в Тверь Луиджи Руска. Он наверняка сможет наладить дело как следует.
Это удар для Росси. Это творческая смерть… К счастью, находится добрая фея — сама принцесса Екатерина Павловна. Ей нравится архитектор, его вкус, его работа. Зная о неприязни Руска к «ее» зодчему, она пишет брату: «…ни в коем случае не посылать этого архитектора в Тверь, ибо это будет ударом для Росси, который проявляет невероятные старания и трудоспособность. В противном случае Росси, конечно, оставит нас, а это будет непоправимой потерей. Впрочем, нам кажется, что он не заслуживает Вашего нерасположения». Какое важное свидетельство отношения злопамятного Александра к бывшему приближенному отца!
Император внял просьбе: Руска в Тверь не приехал. А парадная часть дворца была готова в срок — к 15 августа. В приватном письме Валуев сообщал Гурьеву: «Признаюсь Вам чистосердечно, что никак не предвидел устроить в Твери… дворец столь огромный и во многих частях столь великолепнейший из дворцов Москвы и Петербурга».
Увы, дворец не дожил до наших дней в первозданном виде. Он был разрушен в годы Великой Отечественной войны. После победы его восстановили, но многие детали оказались утраченными.
В свое время был он построен в виде буквы П с длинными ножками. Они как бы упирались в просторную площадь, в центре которой стоял большой собор. Задним фасадом главный корпус смотрел на Волгу. Росси не нарушил план здания. Он только придал ему новый облик. Первый этаж обработал под руст, придав дворцу соответствующую монументальность. Парадный и парковый фасады главного корпуса выделил ионическими пилястрами. По шесть с каждой стороны. Такие же пилястры украсили крестообразные в плане павильоны, которые сдерживают движение боковых флигелей в сторону города.
Фасады главного здания венчают аттики со скульптурными группами. Скульптуры и маски украшают огромный широкий пандус, построенный Росси со стороны парка. По этому пандусу можно подняться на второй этаж прямо к покоям Екатерины Павловны. Но не внешним обличьем дворца гордился зодчий, а планировкой пространства вокруг него. В камень одели набережную Волги. В пейзажном парке возвели беседки и павильоны. Срыли старые крепостные валы, и на их месте насадили тенистые аллеи. Снесли вокруг неказистые строения, и дворец слился с городом, величаво поднявшись над скромными жилыми домами, одноэтажными торговыми рядами и провиантскими магазинами.
Затянутый, точно молодой офицерик, в узкий мундир, император Александр медленно и пристально осматривал дворец. Его внимание привлекли и росписи на стенах, и рисунки паркетных полов, и сулящие уют диваны, кресла, стулья, и торжественно-нарядные светильники. Все было специально изготовлено по личным рисункам Росси. Император высказал одобрение. Вечером на балу, обращаясь к местной знаменитости — старухе Арефьевой, внучке одного из любимцев Петра I, Александр изволил пошутить: «Хорош ли я домик выстроил для сестры?» А старуха в ответ: «Да что, батюшка, ведь старенький бабушкин починил, чай дешевле обошлось, чем весь новый-то ставить…» Перестройка дворца обошлась в 542 тысячи серебром. В этот же год на нужды Министерства народного просвещения было отпущено 727 тысяч рублей.
Награды за свой труд Карл Росси не получил. А через одиннадцать лет генерал А. А. Писарев, составляя «Описание губернского города Твери», напишет: «Дворец… возобновлен и исправлен в 1810 году князем Цициановым…» И в этом, пожалуй, нет ничего, достойного удивления.
В Петербурге тверской дворец прозывают «новым Петергофом». Поводом, скорее всего, служат красота и благородство убранства и та особая атмосфера интеллектуальной жизни, удачно сопряженной с непринужденным общением и отдохновением. Здесь под покровительством любимой сестры государя царит дух московской оппозиции Петербургу. Оппозиции, порой столь далеко заходящей, что превращается в критику намерений и поступков императора. А это, по убеждению некоторых особо осторожных, уже свидетельствует о явном якобинстве. Но подобных обвинений можно не бояться, пока Екатерина Павловна успешно пользуется своим влиянием на брата. По наблюдениям современников, она очень умна, доброжелательна и «многие из приближенных, в том числе и знаменитый живописец Кипренский, были в нее влюблены». На приглашения великой княгини с радостью откликаются и А. И. Мусин-Пушкин, сначала обнаруживший, а затем утративший во время московского пожара рукопись «Слова о полку Игореве», и поэт, а в скором времени министр народного просвещения И. И. Дмитриев, и прославленный российский историк и писатель Н. М. Карамзин, и многие, многие другие. В Тверь охотно приезжают порой
