Шрифт:
Закладка:
Видел приготовления к аукциону у Негри[780]. Мало картин отличных, фарфор же и белиндрясы[781] очень хороши.
Воскресенье, 24 окт<ября>.
Все эти дни, кроме вчерашнего, терзаем я был некоторою скукою, причиненною мне давнишней моей болезнью — безлюдьем. Случались вечера, в которые я ровно не мог никуда ездить и не делал ничего. В строгом смысле слова, знакомых у меня много, но друзей или женщин, которые бы меня теперь интересовали, почти нет. Честью уверяю всякого, что мои потребности невелики, я не ищу идеальных пиров и приключений, но какая-то злая судьба именно удаляет меня от того, что мне нужно. Ни в Петербурге, ни в Москве, ни в деревне, ни на Кавказе не отыскивал я тех семейств, к которым холостяки привязываются и прилепляются, не нашел я себе оазисов среди пустоты и до сих пор не имею дома, в который бы меня тянуло вечером. Обзор множества друзей моих и даже женщин, которые мне нравились, ясно покажет мне, чего мне недостает и недоставало. Конечно, в ином виноват я сам. Во-первых, мой вкус слишком утончен, а во-вторых, я нахожусь в исключительном положении именно вследствие своей малой требовательности. Я хочу любить людей для них собственно и, не имея в виду никаких посторонних расчетов, поневоле становлюсь взыскательным. У меня нет начальников, стало быть, мои выгоды в покое, я не ищу связей, не лезу в чужой круг, между тем как все эти обстоятельства, питая самолюбие и расчеты петерб<ург>ского жителя, способствуют к его увеселению или, по крайней мере, развлечению. Я никогда не бываю утомлен службой или делами, потому отдыха для меня не существует. Но все-таки судьба зла ко мне: отчего из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям, отчего во всякой связи отыскиваю я свое mais[782], от которого нет сил отделаться.
Думая обо всем этом, я решился увеселять сам себя философским способом и до новых, лучших дней сделаться, на один день в каждую неделю, туристом по Петербургу. Начнем с будущего вторника и сообщим о результатах.
Вчера был на аукционе Негри, брат накупил там несколько картин и фарфора. Обедал у М. Н. К., где было довольно весело. Вечера у Лиз<аветы> Ник<олаевны> не мог досидеть по случаю головной боли. Зима все еще не началась. В Крыму идет к развязке[783], но, вообще, наш горизонт все еще уныл и мрачен.
Вторник, 9 ноября.
Вот интервал — так интервал! Собственно со мной это время не произошло ничего особенного, и время шло ни скучно, ни весело. В Крыму происходят сражения, осень превратилась в зиму. Капгер женился, но моя особа не двинулась ни на шаг ни в каком отношении и заседает в своем, зеленом кабинете или шатается по городу, сама не зная для чего и зачем. Сегодни хотели обедать у меня Каменский, Сатир, Коведяев и А. Я. Брянский, боюсь только, чтоб непогода и вьюга их не задержали. Глядя на общий ход моих занятий, сперва выходит ничего, а потом довольно много. Несколько вечеров и обедов, новая начатая повесть «Пашинька»[784], довольно плохое состояние финансов, некоторое прибавление по части редкостей и картин, вот главные черты. К этому надо прибавить несколько новых знакомств, из которых иные могут оказаться приятными, Чтение газет, особенно «Galignani's Messenger», поглощает у меня много времени. Но довольно об общем, лучше при времени перейти к подробностям, которые лучше обрисовывают и человека и его занятия.
Из театральных удовольствий пользовался весьма немногим, к опере получил какое-то безграничное презрение, а видел эти дни «Фауста»[785] и «Бедность не порок» Островского. Балет мне понравился, хотя и не произвел на меня того поэтического впечатления, с которым я бывало покидал все хорошие балеты. В этом, смело могу сказать, не столько виноват я сам, сколько пиеса и ее постановка. В таких неуловимых вещах, каковы балетные, дело не может идти хорошо при действительных ст<атских> советниках, престарелых декораторах и дряхлом управлении труппы[786]. Ум, глаза могут быть удовлетворены, но чувство поэзии едва ли будет пробуждено. Во всем есть какая-то matter of factness[787], чиновничество, излишняя положительность, недостаток фантазии. Роллер, которого часть так здесь важна, есть рутинер, невзирая на все свои достоинства. В «Фаусте» могла бы быть бездна труда поэту-декоратору, особенно в первой половине, но передал ли нам Роллер с помощниками вид древненемецкого города, Броккена, наконец, волшебного замка? Все это как-то сухо и избито, иногда богато, но никогда не художественно. У этих людей нет волшебных замков и старой Германии в сердце! Они трудятся хорошо, но не тепло. Это атония, это непонимание поэзии в пиесах сообщилось и кордебалету и актерам. Одна Иелла (произведшая на меня впечатление, несмотря на то, что дурна собою) выдается из общего уровня и потому всегда будет лучше наших танцовщиц, хорошеньких и хорошо танцующих. Впрочем, хороши ли они, о том один аллах и Гедеонов знают! Прихунова подурнела, Амосова глядит халдою, Суровщикова есть тип любимой петербургской танцовщицы — бельфамистый херувимчик, с лицом, на котором глупость яснее дня. Танцует она не дурно, но ни живости, ни фантазии, ни вымысла! On danse, on danse, on se demene, on suffoque, on travaille consciensieusement et Ton ne sait pas pourquoi on se disloque les jambes![788] Народу было мало, и публика походила на оглашенных.
В Михайловск<ом> театре при представлении «Бедности не порок»[789] публики собралось достаточно, и она была внимательна. Пиеса, как известно, слаба, но должна нравиться на сцене и составлена дельным человеком. Разыграли ее сносно, но как-то не живо и будто ощупью; хорош был один Самойлов, вот у этого человека есть поэзия и разумение поэзии! О Читау я уже сказал свое мнение, оно же пойдет и к Бурдину: есть пределы физическим неспособностям, пределы, за которыми и талант почти бесполезен. С рожей Бурдина и чуть ли не со столько же противной фигурой
