английской литературы.

Но если сейчас эссе Драйдена кажутся выше пьес, которые послужили поводом для них, то именно в сатире он доминировал и почти терроризировал свое время. Возможно, случайность выпустила его жало. В 1679 году Джон Шеффилд, граф Малгрейв, распространил в рукописи анонимное «Эссе о сатире», в котором нападал на графа Рочестера, герцогиню Портсмутскую (Луизу де Кероуаль) и в целом на двор Карла II. Драйден, который теперь получал большую часть своих доходов от короля, был ошибочно принят за автора. В ночь на 18 декабря на аллее Роз в Ковент-Гардене на него напала и избила дубинками банда грубиянов, предположительно, но не наверняка, нанятых Рочестером. Драйден был человеком доброго характера и щедрости, готовым помочь и похвалить; но его успех, эгоизм и спорные утверждения нажили ему немало врагов. Некоторое время он сносил их нападки без публичного ответа; даже «засада на Аллее роз» не принесла прямого ответа из-под его пера. Но в 1681 году он собрал нескольких своих врагов в один котел и сварил их в самой смертоносной сатире на английском языке.

Это был год, когда Шафтсбери пытался организовать революцию, чтобы заменить Карла II внебрачным сыном Карла; а когда появилась первая часть «Авессалома и Ахитофела» (ноябрь), Шафтсбери собирались судить за государственную измену. Сатира Драйдена встала на сторону короля и, возможно, была предложена королем. 31 Он высмеял Шафтсбери в роли Ахитофеля, который уговаривает Авессалома (герцога Монмута) восстать против своего отца Давида (Карла). А поскольку и Давид, и Карл любили многоженство, поэма начинается с эссе о ценности полигамии:

В благочестивые времена, еще до того, как началось священнодействие, До того, как многоженство стало грехом, Когда человек на многих умножил свой род, И вот уже один к одному проклятые заключенные, Когда природа подсказывала, а закон не запрещал Распутное использование наложницы и невесты, Когда монарх Израиля по велению Небес Его энергичное тепло по-разному передавалось К женам и рабыням, и, широким, как его веление, Рассеял образ своего Создателя по земле…

Давид радуется красоте своего Авессалома; Монмут до самого восстания был зеницей ока Веселого монарха. А евреи — это англичане,

Упорная, угрюмая, рокочущая раса Как никогда, испытал на себе всю глубину и силу благодати; Избалованный Богом народ, который развратничает с легкостью, Ни царь не мог управлять, ни Бог не мог угодить… 32

Астрофель — архангел измены; Лондон сразу же узнал Шафтсбери:

Первым из них был лже-Ахитофел, Имя для всех последующих эпох; Ибо близкие замыслы и кривые советы соответствуют друг другу, Смелый, дерзкий и неистовый в остроумии, Непостоянный, не закрепленный в принципах и месте, Власть недовольна, нетерпима к позору; Огненная душа, которая, прокладывая свой путь, Раздражало, что тело пигмея разлагается, И из глины в дом. Бесстрашный пилот в экстремальной ситуации, Порадовала опасность, когда волны были высокими, Он искал бури, но спокойствие было непригодно, Он бы слишком близко подошел к пескам, чтобы похвастаться своим остроумием. Великие умы непременно сходят с ума рядом с союзниками, Тонкие перегородки разделяют границы; Иначе зачем ему богатство и почести, Отказывать своему возрасту в необходимых часах отдыха?… В дружбе лживы, в ненависти непримиримы, Решил разорить или управлять государством. 33

И вот наступает время мести Букингема и «Репетиции»:

В первом ряду этих [мятежников] стоял Зимри: Человек настолько разнообразный, что, казалось, он Не один, а воплощение всего человечества: Жесткий в суждениях, всегда не прав, Было все по началу, и ничего длинного, Но в течение одной показательной луны Был хитрецом, скрипачом, государственным деятелем и шутом; Потом все для женщин, рисование, рифмоплетство, выпивка, Кроме десяти тысяч уродов, погибших в раздумьях. Растрачивать богатства было его особым искусством; Ничто не оставалось без награды, кроме пустыни; Его умоляли глупцы, о которых он узнал слишком поздно, У него была своя шутка, а у них — свое имущество. 34

Англия никогда не знала такой беспощадной сатиры, как эта, концентрирующей хаос в одной строке и оставляющей четвертованные трупы на каждой странице. Поэма