в мире таких же государств все еще представляло собой вполне адекватное решение проблемы человеческой организации. Взгляды кайзера и элиты на эту проблему всесторонне освещены в этой книге, особенно если говорить об их подходе к Гаагской мирной конференции. Бисмарк мог считать Германию 1870 года развитым государством, но следующее поколение было еще слишком глубоко вовлечено в попытки установить место в мире своего собственного национального государства, чтобы осознавать возражения против принятия таких государств, как истины в последней инстанции. Они не внесли никакого вклада в крайне сложный процесс развития чего-то в природе мирового общественного мнения, что может быть использовано и для поддержки закона, и для обеспечения его изменений. Вместо этого они отмахнулись от проблемы целиком. При этом они, в общем, не были злыми или безнравственными. Им не хватало дальновидности, которую заслоняла окружающая действительность.

Определенно, безразличие германских лидеров к последствиям своего настояния на неограниченной свободе национального государства рикошетом ударила по ним самим. Вторжение в Бельгию обеспечило противников Германии мощной притягательностью для эмоций общественности и в своих странах, и в нейтральных. Это был повод, который надел на совестливых людей англосаксонского мира военную форму. Зверства немецких войск в Бельгии – их отрицать невозможно – и в других местах (хотя, безусловно, необходимо сделать поправку на преувеличение слухами) имели то же влияние и перевесили военные преимущества. Если бы война была развязана Германией, вмешавшейся на востоке, чтобы помочь Австро-Венгрии противостоять нападению русских, пыл британцев был бы меньше, а шансы возникновения прогерманских симпатий среди неприсоеди-нившихся государств выше. Это могло повлиять и на исход сражений. Но утверждение, что германское «преступление» было в любом случае ошибкой, подразумевает сдвиг позиции. Тогда вторжение в Бельгию больше не осуждается как неправильное, а лишь критикуется как неблагоразумное. И если ярлык зла не может быть бесспорно навешен на лидеров Германии времен правления Вильгельма, как насчет обвинения в некомпетентности?

Можно бесконечно спорить о разных аспектах истоков войны, безусловно одно: Германия ее проиграла. Почему? Из-за того, что хорошие шансы на победу не были использованы неграмотными генералами? Или германские лидеры, политические и военные, втянули страну в войну, которую у нее не было шансов выиграть?

Три основных поворотных момента в войне – это битва при Марне, подводная война 1917 года и Брест-Литовский мир, оказавший влияние на наступления 1918 года на западе. О первом профессор Риттер сказал: «Великий план Шлиффена никогда не был надежной формулой победы. Это была смелая, пожалуй, даже отчаянная азартная игра, успех которой зависел от везения. Формула победы нуждается в избытке разумных шансов на успех – чтобы внушить уверенность. Этот избыток, как правило, быстро ликвидируется «трениями» повседневного ведения войны. Ничего подобного в плане Шлиффена не было. По его собственным словам, это было «предприятие, для которого мы слишком слабы».

Аналогично атака на британский флот, задуманная Тирпицем, которая теоретически могла быстро выиграть войну, являлась рисковой авантюрой, в которой шансы на победу были мизерными, зато последствия, в случае проигрыша, были бы весьма тяжелыми. В любом случае, судя по опыту 1940 года, представляется весьма сомнительным, что германская победа во Франции в 1914 или в 1918 году могла положить конец войне. Для Германии оставление России неоккупированной в более поздние годы могло, конечно, высвободить больше дивизий для запада, но подразумевало риск голода.

Бесспорно, более разумное расположение ресурсов и большая умеренность в правильные моменты могли дать более благоприятные для Германии результаты. Но довольно трудно понять, каким образом какое бы то ни было достижение, за исключением покорения Британии вторжением или голодом (а некоторые добавляют к этому еще и покорение Америки), могло принести Германии полную победу. Результатом, скорее всего, стала бы патовая ситуация, и, хотя компромиссный мир, будь он длительным, имел бы более благоприятные последствия, чем полная победа любой стороны, такой мир, вероятно, превратился бы во временное перемирие, через несколько тяжелых лет нарушенное для возобновления военных действий – серию Пунических войн, которую на одном этапе предвидел кайзер. Как бы то ни было, выше было показано, что ни одна из сторон не могла принять компромиссный мир без серьезных внутренних проблем. Отношения, которые привели Германию к войне, поставили ее перед выбором между победой и социальным взрывом. Корни этих отношений уходят так глубоко, что, когда начинаешь предполагать, что германская элита была способна на компромисс, также поневоле думаешь, что она способна и на другие действия, которые помогли бы избежать войны вообще. Германия проиграла войну не из-за невезения и не случайно.

В те времена много говорили, что Германия позволила своему честолюбию обогнать возможности. Последовавшие социальные и материальные разрушения были такими же огромными, как потери в живой силе. Также нельзя не упомянуть об отвлечении ресурсов, которые в противном случае могли быть использованы для более конструктивных целей. В результате оказалась ослабленной не только Германия, но и вся Центральная и Западная Европа. Когда Гитлер завершил работу, начатую Вильгельмом, баланс сил в Европе был разрушен, но результатом, по крайней мере непосредственным, стало возникновение вакуума власти. Хотя Британия была в числе победителей, ее положение господствующей нации было существенно ослаблено, и началось ослабление европейского влияния на других континентах. Господству Америки и Китая, которое предвидел Вильгельм, в немалой степени способствовали действия его собственного правительства. Даже если исключить моральный аспект, это тяжелое обвинение. Что же увело Германию в сторону?

Первое, что приходит в голову, – германские лидеры переоценили свои ресурсы и недооценили ресурсы других народов. Бетман-Гольвег в 1916 году сказал в рейхстаге: «После начала войны мы так и не избавились от ошибки недооценивать силы наших врагов. Потрясающее развитие нашей страны в течение последних двадцати лет привело к тому, что большие группы населения не устояли перед искушением переоценивать наши, безусловно, огромные ресурсы в сравнении с ресурсами остального мира».

Но ошибка также была связана с невниманием к практическому влиянию моральных факторов, о котором уже говорилось. Это невнимание, в свою очередь, связано с возвеличиванием силы, характерным для германского, и особенно прусского, общества. Разочарования и другие факторы, вызвавшие его, уходят корнями глубоко в историю и не требуют дальнейшего анализа.

Еще один фактор – плохая организация – может, на первый взгляд, вызвать удивление. Определенно, это последнее, в чем можно обвинить Германию и немцев. Разве Чемберлен, говоря Вильгельму, что политическая свобода для масс оказалась неудачей, не указывал на хорошую организацию как на достоинство, с помощью которого Германия может добиться всего, абсолютно всего? Только истина заключается в том, что, хотя все второстепенные аспекты жизни были изучены с большим прилежанием и организованы в высшей степени продуманно, пусть даже недостаточно гибко,