«Спать пора, додому». – Монгол поежился, посмотрел на побелевшую луну и попытался было встать, но ноги не слушались.

– Что за лажа? Отсидел, что ли? – В недоумении он ощупал стопы. Затем кое-как встал, с трудом держа равновесие, и тут заметил странную и тревожную суету. На пляже, неподалеку от него, мелькали тени, хрустела галька под многочисленными ногами. Он посмотрел вдоль берега, прикрыв рукой луч мощного, бьющего в море прожектора, и тут разглядел, наконец, что его соседей окружила компания крепких ребят.

– Слышь, а сыграй пацанам «Голуби летят над нашей зоной», – донеслось до него.

– Я не знаю аккордов, – ответил музыкант.

– А почему? Ты не знаешь этой песни? Не слышал?

– Слышал. Просто я играю другие.

– Опа-на. Муха, а ты эту песню знаешь?

– Знаю, – ответил кто-то.

– Рябой, а ты?

– Нет базара.

– Фикса?

– Любимая.

– Слышал? То есть ты нормальным пацанам решил предъявить, что они фуфел галимый слушают?

– Нет, я просто не…

Кто-то ойкнул совсем рядом, некрасиво и глухо звякнула гитара, послышались глухие сильные удары. Гопники били ногами, – по-хозяйски деловито, с тихим веселым матерком. Жертвы терпеливо ойкали, и, не рискуя подниматься, чтобы не получить сильнее, закрывали лица руками. Не трогали только музыканта. Улучив момент, он вскочил, рванул с гитарой вдоль берега, но кто-то бросился следом, и его быстро отрезали от набережной. Тогда он поднял гитару над головой, и зашел с ней в море.

– Вали в Турцию, урод волосатый! – захохотали на берегу. – Греби гитарой! Хиппи энд!

В море полетели камни.

Один из камней ударил в деку; гитара глухо тренькнула, как обиженная подруга. Другой попал музыканту в плечо. Укрываясь рукой от обстрела, тот брел по шею вдоль берега и плакал.

– Э, мужики, харош! Не трожь артиста! – крикнул Монгол, с трудом удерживая равновесие на своих негнущихся чугунных ногах. Его сознание было ясное, как стекло, но тело совершенно не слушалось.

– Опа-на. Кто это голос подал? А ну, вломи ему, Муха! – услышал он сзади спокойный голос.

И кто-то пошел к нему, – не спеша, как идет охотник за раненной жертвой. Монгол еще раз посмотрел на музыканта, и, поняв, что вряд ли ему поможет, двинулся в сторону набережной.

Он успел доковылять до ступенек, взобрался наверх, ожидая, что на набережной, как обычно, будет полно народу. Но вокруг не было ни души: над морем уже зеленела заря восхода.

Он схватился за черные прутья забора, повернулся, и тут увидел перед собой хорошо сбитого пацана. Тот был покрепче и повыше Монгола. Его мускулистое тело венчала маленькая голова с крохотными жесткими ушками и тяжелой квадратной челюстью. Он приближался к Монголу как-то кручено, вертляво, будто двигался на шарнирах, понимая, что жертва никуда не денется.

Монгол стал, держась одной рукой за решетку, а второй, согнутой в локте, прикрыл лицо. Они обменялись взглядами, и Монгол понял, что тот сходу в ближний бой не пойдет, а раздумывает, куда бы засадить ногой: по бедру, или сразу по ребрам. «Если успею, – поймаю за ногу, завалю, потом болевой на руку. Пока очухается, – свалю», – браво подумал он, скользнув взглядом по сопернику, и тут увидел на его плече татуировку: «A (II) Rh+».

Сам не ожидая от себя, засмеялся вдруг, и опустив руку, ткнул пальцем.

– Слышь, Муха! Мы с тобой – одной крови!

Муха замер. Постоял секунду-другую, переступая с ноги на ногу, а затем так же молча развернулся, и исчез в темноте пляжа.

Встреча

В синей бездонной чаше неба плавилось крымское лето. Легкий свежий ветер доносил с моря писк чаек, солоноватый воздух свободы и веселые беззаботные крики людей; вдали, в окрашенной легкими белесыми мазками синеве, натужно гудела стрекоза мотодельтаплана. Медленно наливался розовыми красками еще один день.

Монгол проснулся рано. Он лежал, не спеша открывать глаза и размышляя, где же угораздило его заснуть. Голова раскалывалась. Конечно, он мечтал проснуться где-нибудь в мягкой постели, в объятиях Вероники, но лежал явно на чем-то потверже кровати.

Увы, он обнаружил себя на Зеленке. Все еще спали. Лишь Глюк, по обыкновению встававший раньше всех, возился у костра.

– Автопилот сработал. – Монгол тяжело поднялся и побрел к морю. Казалось, что вместо головы у него вырос аквариум, стенки которого с трудом сдерживали выплескивающийся мозг. Он явно превратился в жижу, без-мысленный больной студень, плавящийся под лучами утреннего солнца.

– Седьмое небо! Никогда больше, никогда! – Монгол осторожно спускался по крутой тропе, будто нес свою голову отдельно от тела, как сосуд с драгоценной жидкостью, которая тяжело и болезненно ударялась в стенки черепной коробки. Наконец тропа кончилась, и он погрузился в холодное утреннее море. Через полчаса к нему присоединился Том.

– Ну, как вчера сходил?

Монгол вкратце пересказал ему свои приключения.

– Да, – помрачнел Том. – А мне казалось, что в таком месте гопов вообще быть не может. – Может, залетные какие?

– Плевать мне на гопов. У меня, может, опять рана в сердце. Я вчера пил, и, короче, снова понял, что от баб – только зло.

– Кстати, Аня не ночевала.

Монгол тяжело повернул голову, глянул на Тома.

– Пошли лучше поплаваем. Надоели они мне, бабы эти. Море – оно ж вроде и душу лечит, как тот моряк говорил.

Они заплыли подальше, и, поглядывая на холмистый береговой пейзаж, с удовольствием растянулись на воде.

– Ну что, помогает? – спросил Том.

– Вроде да. Но пока не очень. Это, наверное, потому, что малосольное.

Они снова помолчали.

– Сколько времени мы тут? – наконец спросил Монгол.

– Если с дорогой, то больше месяца.

– А кажется, что полгода… Домой не хочешь?

– Не знаю. И хочу, и не хочу, – признался Том.

– Позвонить бы.

– Откуда тут позвонишь?

– Может, в Феодосии, из почтамта?

– А сколько до нее?

– 20 километров вроде.

– Ты сегодня в Коктебель идешь?

– Не, я отдохну сегодня. – Монгол отвернулся.

– А я пойду. А то в Крыму бывал, а Планеров толком не видал.

– Веронику встретишь – привет передай. Ну и… Аккуратнее там, – участливо сказал Монгол.

К вечеру Том, Куба и Глюк собрались в Край Голубых Холмов.

– У меня тут немного денег осталось, с бутылок. – Монгол порылся в штанах.

– Мне не надо.

– Возьми. И смотри там. В раю дебилов хватает, – повторил он.

– Спасибо!

– Удачи там! – Монгол махнул ему рукой и скрылся за деревьями.

Том глазел по сторонам, восхищаясь каждым, кто появлялся ему на пути. Навстречу все чаще попадались компании из хайратых девчонок и пацанов, в феньках и с гитарами, с ирокезами и косичками. Вечерний Коктебель встретил их музыкой. Чем темнее становилось