Ему на миг стало неловко за свой панковский прикид, за дыру на колене. От этой мысли повеяло предательством самого себя, и стало вдвойне отвратительно.

«Пройду мимо», – сказал он себе, но ноги будто запутались, категорически не желая куда-то идти. Совершив два неловких шага, он зацепился за выбоину в асфальте. Женщины повернулись.

– Привет! – прохрипел Том, не узнав своего голоса. Его немного пошатнуло.

– Ой, привет! Мам, ты смотри, какие люди! Это же Егор! Егор, это ты?

– Это я, – сказал Том, глядя на Светку. – Я там на гитаре играл, и тебя увидел.

– Да? Я бы тебя ни за что не узнала, – сказала Светка.

– Да, тебя с такими волосами вообще не узнать, – подтвердила мама.

Том улыбнулся чужим лицом.

– А мама твоя с тобой?

– Нет, я один. В смысле – без нее… С другом.

– Ну да, конечно, конечно. Хиппуешь, или как там это все у вас называется? – Усмехнулась мама, оглядев Тома с ног до головы. – И наверное голодный?

– Нет, спасибо. Я поужинал, – сказал Том. – Здесь рядом отличное кафе. Танцы. Окорочка.

– Ну рассказывай, как у вас дела? Если хочешь, можем где-то посидеть!

– Давайте лучше погуляем. Если вы не спешите.

– Давай, конечно! – И они медленно пошли втроем вдоль набережной.

Том молча шел между ними, и вдруг услышал ее запах, – такой знакомый, уже полузабытый. Этот запах отключал мозг, кружил голову, опьянял сильнее вина.

– Как мама? – спросила мама.

– Все в порядке.

– Сейчас на даче, наверное?

– Ага.

– Урожай уже собрали?

– Яблоки еще остались.

– А ты давно здесь?

– Не очень.

Том пытался что-то рассказать, чувствуя неловкость таких коротких ответов, но все слова почему-то выскочили из его головы. Он вдруг осязал, как далек от этих цивилизованных людей в их чистой одежде, от их жизни, их распорядка, от их мира. Он не знал, что им сказать на его языке.

Так, не спеша, они дошли до речки в конце набережной, повернули назад.

– Свет, я, наверное, в санаторий пойду, – наконец сказала мама. – Там сейчас концерт начинается, самодеятельность какая-то. Может, Егор тоже хочет послушать?

– Мам, ты иди, а мы погуляем, – ответила дочь.

– Только недолго, чтобы я не волновалась, а то завтра с утра домой, а у нас еще вещи не собраны.

– Хорошо, мам.

Они шли вдвоем молча.

– Завтра уезжаете? – наконец спросил он.

– Да, домой, в Москву. Мы тут уже три недели сидим. Скучно.

– Жаль, что так рано. Я бы тебе не дал скучать, – засмеялся Том и почувствовал, как потекла к сердцу жаркая кровь. Он был так благодарен чудесному случаю, который вновь свел их, и страшно боялся, что она снова исчезнет, и он больше ее никогда не увидит. Ведь такие случайности не повторяются.

– Я скучал по тебе. По той, нашей яблоне, – сказал он.

– Правда? Я не знала. Как твои друзья?

– Я с ними уже не общаюсь.

– Поссорился?

– Нет. Просто вырос, разошлись интересы. Знаешь, в песочнице – одни друзья, а в первом классе уже другие. Чем старше, тем все дальше они живут и все реже встречаются в жизни.

– Знакомо.

– Так вы в Москву уехали?

Ему было жалко, что время уходит, а он не слышит ее голос.

– В Подмосковье. Когда папа умер, маму стали запугивать. Мы тогда продали все, что могли, и к бабушке уехали. Я у нее все детство провела. Я люблю Москву.

– Значит, завтра уезжаете? – казал он ровно, невозмутимо.

– Ага. Ты не обижайся. Мы немножко погуляем, и я пойду.

– Да, конечно.

– Расскажи, как у вас?

– Все по-старому. Живу на даче, купаюсь, – ответил он.

– А мы сегодня в Судаке плавали. Там такая крепость генуэзская, прям настоящее Средневековье. Камни такие большие, древние. У них там невольничий рынок был, представляешь? Там фестиваль был. Рыцари в железных доспехах, на конях, а девушки в таких высоких головных уборах. Платья пышные, корабли на голове. Все так натурально…

– Здорово, – сказал Том.

– Я вижу, что тебе не интересно.

– Расскажи лучше о себе.

– А что рассказывать? – она пожала плечами.

– Ну, не знаю. Какую музыку ты слушаешь? – ему вдруг захотелось, чтобы набережная, по которой они медленно шли к Карадагу, заканчивалась где-то там, за горами. Там, откуда Грин ходил к Волошину.

– «Воскресение», «Аквариум». «Адо» слышал? Очень нравится.

– Хиппуешь? – Том повторил слово так, как его выговорила ее мама.

Она пожала плечами.

– Честно говоря, я, наверное, меломан. Я классику люблю. Чайковского, Шостаковича, например. Иногда мне что-то нравится из тяжелой музыки, а что-то не нравится из БГ.

– А в Москве гопников много?

– Есть, но меньше, чем у вас. – Она сказала это «вас» так естественно, будто оборвала какую-то важную нить с его прошлым. – Вообще, Москва удивительный город. Славик говорит, что в Москве можно, например, всю жизнь прожить, и ни разу не получить по морде.

– Славик?

– Мой парень.

«Конечно, на что я надеялся? Такая девушка без парня не останется». – Том вздохнул.

– Серьезный человек, наверное.

– На Маяковке дворником работает.

– Твой парень – дворник? Не ожидал.

– Ты не врубаешься. В Москве сейчас модно быть дворником. Или кочегаром. Вроде бы как ближе к простому народу, и в то же время не смену у станка. Есть какая-то свобода. Ну так вот. Сидит он во дворе как-то вечером, с напарником. А тут в арку входит целая банда, человек десять. Подошли к ним, пальцами похрустывают.

– Вы кто будете, пацаны?

А Славик и говорит:

– Мы дворники! Мы за всем этим городом следим, срань человеческую каждый день убираем. Мы против грязи и боремся за чистоту нашего города, самого прекрасного города на земле. Нас на Москве – десятки тысяч. Может даже – миллион! А поскольку дерьма в жизни много, то наши пацаны в каждом дворе за чистоту стоят.

Тут один и говорит:

– Слышь, ну вот скажи мне: а если урны нет, куда бычок кидать?

– Если урны нет, то на асфальт, конечно. Но не забудь сказать: «Да простят меня дворники!»

Так они за руку по очереди попрощались, а вдобавок сказали, что дворников всегда уважали, и что если кто обидит, чтобы сразу им сказать.

– Смешные у вас гопники. Интеллигентные, – усмехнулся Том. – Поговорить любят, послушать. За добро чувствуют. А у нас вначале бьют, а потом спрашивают, откуда… А можно, я тебя за руку возьму?

– Возьми. А где ты живешь?

– А во-он там, в лесочке, – Том кивнул в сторону Зеленки.

– В палатке? Романтика!

– Ага. Только палатки нет. Шторой накрылся, и будь здоров.

– Даешь! – она засмеялась своим неповторимым хрустальным смехом.