обвинительной речью против евреев, чем против бунтовщиков. Он доказывал, что эти беспорядки были вызваны исключительно «эксплуатацией евреев», захвативших главные экономические позиции в провинции, и проводил перекрестный допрос свидетелей-евреев в том же враждебном духе. Когда один из свидетелей возразил, что обострение экономической борьбы связано с искусственным скоплением евреев в сдерживаемой черте оседлости, прокурор крикнул: «Если восточная граница закрыта для евреев, то западная граница закрыта для евреев». открыты для них, почему бы им не воспользоваться этим?»

Этот вдвойне отвратительный в устах блюстителя закона призыв покинуть страну, обращенный к тем, кто под влиянием погромной паники уже решился бежать из страны рабства, произвел ошеломляющее действие на народ. еврейская общественность. Исчез последний луч надежды, надежды на юридическую справедливость. Суды стали оружием в руках антиеврейских лидеров.

2. ПОГРОМНАЯ ПАНИКА И НАЧАЛО ИСХОДА

Чувство безопасности, восстановленное опубликованной частью имперского ответа на аудиенции 11 мая, быстро испарялось. Евреев снова охватила тревога, а зачинщики погромов набрались смелости и решили, что пришло время закончить прерванное уличное представление. Первые дни июля ознаменовались началом второй серии беспорядков, так называемых летних погромов.

Новый пожар начался в городе Переяславе, в Полтавской губернии, еще не отказавшейся от своих антиеврейских казачьих традиций. Переяслав в то время укрывал многих беглецов из Киева, бежавших от весенних погромов в этом городе. Увеличение еврейского населения Переяслава, очевидно, вызывало недовольство местных жителей-христиан. Четыреста двадцать мещан-христиан Переяслава, открыто веривших в Евангелие, предписывающее христианам любить страждущих, приняли резолюцию, призывающую к изгнанию евреев из их города, и, предвидя это узаконенное насилие, решили учить евреям «урок» на их собственную ответственность. 30 июня и 1 июля Переяслав был ареной погрома, отмеченного всей атрибутикой русского обряда, хотя и не сопровождавшегося на этот раз человеческими жертвоприношениями. Эпилог погрома отличался своеобразием. Для выяснения причин беспорядков была назначена комиссия, состоящая из представителей городской администрации, четырех христиан и трех евреев. Этот комитет был представлен местными христианскими горожанами с набором требований, некоторые из которых по существу сводились к следующему:

Что евреи-олдермены городского совета, а также евреи-члены других муниципальных органов должны добровольно уйти в отставку с этих почетных должностей, «как люди, лишенные гражданской честности»; что еврейские женщины не должны одеваться в шелк, бархат и золото; что евреи должны воздерживаться от содержания прислуги-христиан, которые «испорчены» в еврейских домах религиозно и морально; что все иудейские пришельцы, которые нашли убежище в Переяславе, должны быть немедленно изгнаны; что евреям будет запрещено покупать продукты в окрестных деревнях для перепродажи их; также вести дела по воскресеньям и русским праздникам, содержать салуны и прочее.

Таким образом, помимо разорения, евреям был предъявлен ультиматум, подразумевающий угрозу дальнейших «боевых действий».

Как и в предыдущих случаях, примеру города Перейслав последовали городки и села окрестностей. Неуправляемость толпы, обученной безнаказанно разрушать и грабить, не знала границ. В соседнем городе Борисполе толпа бунтовщиков, возбужденная алкоголем, угрожала перейти от грабежа к убийству. Когда их остановила полиция и казаки, они в ярости бросились на этих неугодных защитников еврейского населения и начали издеваться над ними, пока несколько ружейных выстрелов не обратили их в бегство.

То же самое было и в Нежине, где 20 и 22 июля был устроен погром. После нескольких тщетных попыток остановить беспорядки военные были вынуждены стрелять в разъяренную толпу, убив и ранив некоторых из них. Затем последовал крик: «Христианская кровь течет — бей жидов!» — и погром возобновился с удвоенной силой. Его остановили только на третий день.

Энергия июльских погромов, очевидно, иссякла в этих последних свирепых попытках. Кровожадные полчища поняли, что полиция и военные действуют вполне серьезно, и этого было достаточно, чтобы отрезвить их от погромного опьянения. К концу июля эпидемия вандализма прекратилась, хотя во многих городах за ней последовало большое количество пожаров. Трусливые бунтовщики, лишенные возможности безнаказанно грабить евреев, начали поджигать еврейские кварталы. Особенно это имело место в северо-западных губерниях, в Литве и Белоруссии, где власти с самого начала решительно восстали против всякого организованного насилия.

Серия погромов, учиненных весной и летом того же года, нанесла свои страдания более чем сотне населенных пунктов, населенных евреями, прежде всего на юге России. Но бедствие, порожденное паникой, ужасным предчувствием разнузданного насилия, было гораздо более обширным, ибо все еврейское население России оказалось его жертвой. Как в ушедшем Средневековье всякий раз, когда страдания евреев достигали печального апогея, так и теперь преследуемый народ оказался лицом к лицу с проблемой эмиграции. И как будто история стремилась связать конец девятнадцатого века с концом пятнадцатого, еврейские бедствия в России нашли отклик в той самой стране, которая в 1492 году сама изгнала евреев из своих пределов: испанском правительстве. заявил о готовности принять и укрыть беглецов из России. Древняя католическая Испания протянула приветственную руку жертвам современной греко-православной Испании. Однако предложение Испании сразу же было признано не имеющим большого практического значения. В авангарде интересов евреев стоял вопрос о том, на какую страну должно быть направлено эмиграционное движение: на Соединенные Штаты Америки, сулящие надежду на хлеб и свободу, или на Палестину, дающую приют раненым. национальная душа.

Пока еврейские писатели были заняты обсуждением этого вопроса, сама жизнь определила направление эмиграционного движения. Почти все беглецы с юга России уехали в Америку через западноевропейские центры. Движение шло со стихийной силой и совершенно неорганизованно, так что осенью того же года около десяти тысяч обездоленных еврейских скитальцев очутились съежившимися на первом привале, в городе Броды, расположенном на Русской реке. Австрийская граница. Их привлекли сюда слухи о том, что агенты Французского Альянса Израэлитов Universette снабдит их необходимыми средствами для продолжения путешествия через Атлантику. Центральный комитет Альянса, застигнутый неподготовленным к такой огромной эмиграции, был в отчаянии. Оно рассылало призывы, предостерегая евреев от массовой эмиграции в Америку через Броды, но было бессильно остановить волну. Когда представители французского Альянса, известный Шарль Неттер и другие, прибыли в Броды, они увидели ужасное зрелище. Улицы города были заполнены тысячами евреев и еврейок, измученных материальной нуждой, с голодными детьми на руках. «С раннего утра и до поздней ночи французские делегаты были окружены толпой, кричащей о помощи. Им преградили путь матери, которые бросали своих малышей под ноги, умоляя спасти их от голодной смерти».

Делегаты делали все, что могли, но количество беглецов постоянно росло, а процесс отправки их в Америку шел черепашьими темпами. Исход евреев из России был вызван не только погромами и вызванной ими паникой, но и обрушившимися на них со всех сторон новыми ударами либеральной руки Игнатьева.