«Друг мой, — Миньятолос тогда встал с места и очень многозначительно посмотрел на собравшихся, — с таким отношением к Младшим, боюсь, ты притащишь новое население силой, и возьмёшь не самых лучших. Потому что не веришь, что лучшие среди смертных вообще есть».

«Я бы попросил не тебя, а Эрьярона, — хмыкнул Элендил, — но он, увы, уехал. И тоже по делам смертных. Лучших из них».

Гвиндор улыбнулся. Отсутствие в Нарготронде разведчика, с которым вышел крайне неприятный конфликт, придавало уверенности в себе, однако необходимость слушать указы принца Тьелперинквара, который почему-то лучше всех знал, как украшать новые коридоры, уже давно наскучило.

«Мы поедем с тобой, — вызвался Индвэ, говоря о себе и сыне, при этом многозначительно смотря на внука в ожидании согласия отправиться вместе. — И позовём Гельмира. Он нам поможет».

Если бы дед этого не сказал, Гвиндор, вероятно, согласился бы, но теперь…

Старший брат будет блистать знаниями и мудростью! Все станут слушать его, открыв рты!

«А что останется мне?»

«Ты можешь не ехать с нами, — вспомнились слова матери, в последнее время крайне задумчивой. — На поиски смертных. Но, пожалуйста, отправься вместе со мной к Таварим. Вдруг больше никогда не удастся встретить родню? Знаешь, мне казалось, я в любой момент могу приехать к ним, поэтому не ездила. Зачем спешить, если впереди неизменная вечность? Но это оказалось не так».

Что-то внутри словно перевернулось от её слов. Не сразу, нет, но ощутился некий надлом, будто в механизме треснула одна из важных деталей, и дальнейшая работа медленно начала разрушать всю конструкцию.

«Прошлое не воротится,

И не поможет слеза…»

Однажды эта песня всколыхнула желание бороться за любовь, и лорд Гвиндор уже почти поехал на Тол-Сирион, но сначала решил всё-таки написать письмо. Не с извинениями, конечно. Ответ пришёл не сразу, и на остров снова полетело послание.

И опять. И опять. Поездку можно и отложить, ведь как встречаться, если даже на бумаге никак не получается договориться?

Зачем спешить, когда впереди неизменная вечность?

«Прекрасная принцесса Фаэливрин», — обращался нарготрондский лорд к возлюбленной, вспоминая солнечные блики на волнах озера. Неизменно прекрасного…

Но теперь другим стало всё, и повреждённый механизм развалился на куски.

«Твоей станет самая лучшая дева!» — гордо говорила мама, но…

Какая она — лучшая? Можно ли считать таковой Финдуилас? И кто решает, какая дева совершеннее остальных? Наверняка, супруга Гельмира — идеал. Но она абсолютно не привлекательна!

Ветер принёс ароматы трав и запах воды.

Гвиндор вдруг подумал, что слишком долго старался выглядеть лучше других, быть для Фаэливрин недостижимым совершенством. А если она увидит изъян? Нет, увидеть не сможет, но если придумает? Если перестанет считать любимого безукоризненным?

Может быть, снова написать письмо?

Нарготрондский лорд остановился. По небу спешно проплывали облака, поверхность озера то вспыхивала золотом дня, то гасла, тускнела, теряла блеск.

— Даже Иврин сияет не всегда, — прошептал эльф, вспоминая ракушку, в которой, возможно, прячется жемчужина. — Но воде можно выглядеть, как угодно.

Посмотрев на сына, Ауриэль поманила его под сень вековых деревьев.

— Мы с тобой найдём дикарей раньше, чем твой папа, — улыбнулась Тавариль. — Потому что он ищет вслепую, а нам скажут, куда идти, Хранители Леса.

Эльфийка защебетала голосами птиц, в ответ прошелестели дубы и далёкие сосны, отозвались сойки. А потом воцарилась тишина.

***

Жизнь стала кучей бумаги.

«Прекрасная леди, надеюсь, ты сама и в одиночестве читаешь моё письмо, чтобы никто не мог неверно истолковать мои слова. Я желаю, чтобы ты справилась с этой задачей сама».

«Конечно, мой лорд, я обучена грамоте, поэтому читаю и пишу письма в одиночестве. Как ты мог усомниться?»

«Ты даже не спросишь, почему я до сих пор пишу тебе, ведь вокруг столько прекрасных Эльдиэр?»

«Потому что превыше красоты лорд Гвиндор ценит доброе любящее сердце?»

«Я даже хотел приехать на остров-тюрьму, но подумал, что нет смысла спасать принцессу из заточения, если она сама стремится быть пленницей. Говорят, Эру Илуватар подарил своим Детям волю к свободе. Только похоже, дары достались не всем. Или некоторые Эльдиэр оказались слишком рассеянными и потеряли даже самое ценное».

«Самое ценное — это любовь, лорд Гвиндор».

«Любовь без свободы — мучение, леди Фаэливрин».

Да, мучение. А жизнь — просто куча бумаги.

Чистой и исписанной, выброшенной, сожжённой, аккуратно сложенной в конверт или свёрнутой в свиток. Листы, листы, листы. И чернила. Тенгвы и рисунки. Слёзы и усталость.

Ради чего, мама? У тебя ведь было не так!

— Ты тоже хочешь лишиться самого прекрасного в супружестве?! — воскликнула на осторожный вопрос Толлунэль. — Тебе тоже нужно швырнуть к ногам кучу даров и приказать «Выбирай!»?

«Лучше уж так, мама».

Ветер с реки стал холодным. Дописав очередную бессмыслицу для отправки в Нарготронд и дождавшись, когда родительница вспомнит, что у неё есть не только дочь, но и сын, а главное — муж, Финдуилас пошла погулять по крепостной стене. Осень подступала незаметно, однако уже чувствовалась в воздухе, и первые пожелтевшие листья давно опали.

— Моя жизнь — игра для всех, кроме меня, — вздохнула принцесса, посмотрев на сереющие волны. Прыгнуть бы и поплавать в холодной воде, ощутить страх и веселье! Но нет, платье же намокнет.

Вдруг запели рога. Кто-то приехал? Судя по сигналу, не торговцы. Но кто тогда?

Финдуилас не была уверена, что ей на самом деле интересно, кто скачет по противоположному берегу к переправе, но всё-таки обернулась, присмотрелась и ахнула.

— В Нарготронде закончились чернила! — крикнул эльф с гербом Дома Гуилина на груди. — Приветствую, прекраснейшая принцесса! Меня прислал лорд Гвиндор. За тобой. Сказал не возвращаться без лучшей эльфийки Арды.

Растерявшись из-за нахлынувших эмоций и вопросов: «А почему лорд Гвиндор не приехал сам?», «Мне надо к нему бежать?», «Может, отказаться?», «Брать с собой слуг и воинов?», «Мама должна ехать со мной?», Финдуилас застыла на месте, представляя, как бежит собираться в дорогу. Нет, идёт. Медленно.

Вдруг закружилась голова, и принцесса расплакалась.

***

Лес увядал. Но это не было обычное осеннее изменение природы — в воздухе чувствовалась тоска по прошлому без желания вернуться назад.

Вспоминались стихи из дортонионской летописи:

«Вроде каждому ясно на этой земле,

Что за осенью время настанет зиме,

А за вешними днями