И всему обозначен свой срок и черёд.

Что-то было, сияло, пылало и жгло.

Только всё отболело, остыло, прошло

И ушло, и уже не появится впредь,

Бесполезно скорбеть и не стоит жалеть.

Но всё равно в душе твоей

Живая память прежних дней

Всё возвращает, как назло,

И вновь волнует и тревожит.

Всё, что давно уже прошло,

Вновь возвращает, как назло,

Живая память прежних дней,

Хотя ничем помочь не может».

Под ногами бежали ручьи, прыгали непуганные зверушки, то и дело щебетали птахи, предупреждая о чужаках. Ауриэль, привычная к магии родного леса, шла твёрдо и уверенно, а Гвиндор едва сохранял равновесие и чёткость зрения, поэтому пропустил момент появления троих Энтиц. Эльфийка сразу сказала, что пришла с сыном, у которого есть любимая, поэтому не стоит с ним заигрывать, однако, даже не поборов головокружение, лорд видел — великанши любуются им.

— Это не Гуилин, — рассмеялась Ауриэль, — я вас не обманываю. Это мой Гвиндор. И у него действительно есть возлюбленная.

— Пусть привезёт свою любимую сюда, — появившийся, словно из-под земли сероволосый эльф в коричневой одежде крепко обнял сестру. — Я правильно понял, что она ещё не невеста моему племяннику? Пусть обручатся здесь.

В глазах Ауриэль полыхнула ревность, Тавариль натянуто улыбнулась, обернулась на сына, однако согласно кивнув.

— Я не поеду, — гордо выпрямился Гвиндор. — Пошлю письмо в Нарготронд. Пусть кто-нибудь из слуг привезёт принцессу сюда.

Брат матери переглянулся с Энтицами, одна из них наклонилась к молодому лорду, и сейчас стала заметна печаль в светящихся глазах, звучащая в унисон со скорбью увядающего леса.

— В окне зимы костёр так светел, — медленно заурчала великанша, кладя на плечо эльфа нежную тяжёлую руку, — что сквозь него мерцают сны.

А снег — всего лишь белый пепел, не долетевший до весны.

От прозвучавших слов стало холодно.

— И эта огненная вьюга — всего лишь глупая игра.

Мы в наших снах сожгли друг друга, чтоб греться пламенем костра.

Гвиндор внутренне содрогнулся.

— Я — лорд Нарготронда! — выдавил он слова. — И не стану носиться, будто мальчишка за бабочкой, даже за королевой!

— Цени любовь и ту, что готова её дарить, — проурчала Энтица, отворачиваясь.

— Я. Не. Поеду!

Ещё не придумав, какую реакцию ожидает, эльф посмотрел на мать и дядю и неожиданно для себя осознал: его никто не слушал, обсуждая уход из Белерианда части Энтов и предположительное местонахождение остатков дикарей, которых можно было бы забрать в лесную крепость-страж.

— Не поеду! — повторил Гвиндор.

Энтица проницательно взглянула на него и гортанно рассмеялась.

***

Гельмир отложил письмо, посмотрел на супругу и сына. За окном усилился холодный осенний ветер, безжалостно срывавший умирающую листву с потемневших ветвей. Печальное зрелище, ещё более трагичное на фоне вечнозелёных неувядающих сосен.

— Я должен помочь, Лайталиэль, — произнёс эльф извиняющимся тоном. — Ормир, если ты не согласен со мной, увези маму в Нарготронд.

— Снова расставаться? — вздохнула Эльдиэ, покачав головой. — Зачем?

— Потому что я не уверен в безопасности крепости, — Гельмир напрягся. — Понимаешь, моя душа, там и так не слишком занимались обучением смертных, а теперь появятся новые, совсем…

— Дикие? — сын усмехнулся попыткам отца смягчить слова.

— Неучёные, Ормир. Это новое поколение тех, кого уже нельзя обучить. Поздно. Но их детям я помочь смогу. И я должен…

— Это будет шедевр в твоём исполнении, — улыбнулась Солмелиэ. — Я знаю.

— Лайталиэль, — эльф смутился, — не надо. Слова о шедевре — просто глупые мечты. Мне пора повзрослеть, ты права. И мой долг — учить тех, кого другие наделять знаниями отказываются.

— Надеюсь, ты поедешь не один? — Эльдиэ посерьёзнела.

— Нет, со мной будет Ненарион. Я стану обучать счёту и строительству, а он — истории, музыке. Посмотрим, что ещё потребуется. Мы оба учтём прежние ошибки, не допустим повторения оплошностей. Я сделаю всё, чтобы не услышать от учеников, что чему-то их не научил! Сделаю всё, чтобы мои ученики не гибли в огне из-за пьянства и не становились причиной трагедий! Я никогда себе не прощу тот пожар!

Гельмир замолчал так внезапно, что жена и сын удивлённо посмотрели на него, однако говорить эльф не продолжил. Ветер за окном подул сильнее, на стекле косыми стрелами заблестели первые капли дождя.

А вдали полыхало зарево заката.

***

Холодное влажное утро в зачарованном лесу внезапно запело голосами рогов, флейт и эльфийских менестрелей, между деревьев замелькали синие с золотом знамёна.

— Наше слово — закон! — словно раскат грома, донеслась музыка. — Ослабеет дракон

И осмелится биться едва ли.

Словно муха он влип!

И отныне в пыли

Станет ползать, как прочие твари.

Раньше сила была!

Но чужая земля

Для врага непокорна вовеки!

И узнает дракон,

Что беспомощен он,

И себя ощутит человеком!

И сквозь рассветный туман проступили силуэты всадников.

Примечание к части Песни:

"Здравствуй, чужая милая", А. Солодуха

"Живая память прежних дней" из мюзикла "Монте-Кристо"

"Белый пепел", А. Маршалл

"Драконобой" из мюзикла "Песнь о Довакине"

Это наша помолвка

— Покорны дракону стихии — огонь и вода!

И громы, и молнии тоже дракону подвластны!

Но что не сумеет дракон ни за что, никогда,

Так это в себе обуздать бесконечные страсти.

Зная, кто прибыл в гости и зачем, эльфы-Таварим не стали устраивать ловушки и насмехаться над чересчур самоуверенными пришельцами, к тому же теперь, когда внезапное появление посланников Валар внесло хаос в лес Пастырей, подружиться с соседями казалось выгодной идеей.

Приглашать в своё поселение чужаков Таварим не хотели, поэтому заранее выбрали поляну для встречи, но оказалось — зря старались. Кареты, в которых ехала семья владыки Тол-Сириона, не могли пройти сквозь заросли, а принцесса Толлунэль наотрез отказалась продираться через лес в роскошном платье из ткани, которую больше нигде не купить, поэтому пришлось выбрать место ближе к реке, где росла брусника и небольшие, легко