1 Данный абзац раскрывает понимание Бахтиным художественных пространства и времени в качестве моментов образного мира, соотнесенных в этом мире с существованием героя: пространство выступает как «кругозор» героя, время – как «течение» его «жизни». Это место трактата насыщено терминами, осознать которые можно только в контексте «первой философии» Бахтина, его учения о «бытии-событии». Бытие, действительный мир, для Бахтина есть мир «общего дела», совокупного человеческого деяния, и он возникает как суперпозиция, наложение ответственных поступков отдельных людей. Этот мир раскрывается двояко: изнутри, в качестве внутреннего мира самих поступающих, и объектно, как картина внешних их действий. Соответственно этому, учитывая «молекулярный» уровень индивидуальных сознаний, Бахтин говорит об «архитектонике действительного мира поступка» и выделяет его элементы – «я-для-себя, другой-для-меня и я-для-другого» (ФП, 86). См. также прим. 3. Кроме как об «архитектонической» организации, можно говорить о ценностном характере мира в понимании Бахтина: если бытие как таковое переживается в глубинном самоощущении личности (я-для-себя), то отношение к другому есть отношение «эмоционально-волевое», оценка, – так что «другой-для-меня», равно как и неодушевленные реалии (представление о которых практически не разработано в философии Бахтина), в ранних трактатах мыслителя соотносятся с категорией ценности. Существующая внутри архитектонической конструкции в аспекте «я», бытийствующая личность предстает в концепции Бахтина как ценностный центр, вокруг которого организуется пространство и который обусловливает ход времени, соотнося его с жизнью данной личности (ср.: ФП, 88, 89).

Моделью подобного «мира поступка», особенно удобной для исследования, является, по Бахтину, мир словесного искусства: «он и поможет нам, – пишет Бахтин, – подойти к пониманию архитектонического строения действительного мира-события» (там же, 91). Ср. своеобразное переосмысление этой важной интуиции Бахтина в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»: «В юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную, и целый мир возник для меня в языке и поднялся от языка. И оказалось, что этот поднявшийся от языка мир совпал удивительным образам с действительностью» (Вагинов К. Козлиная песнь. Романы. М., 1991. С. 86). Эстетический мир таков, что «все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности», и этот человек – герой (ФП, 91).

Идея героя как эстетической ценности восходит к философии культуры Баденской школы неокантианства, для которой ценность – одна из ведущих категорий: мир ценностей выступает в ней в качестве некоторого аналога бытия докантовской метафизики. См.: Виндельбанд В. Философия культуры и трансцендентальный идеализм // Логос. 1910. Кн. 2; Риккерт Г. Два пути теории познания // Новые идеи в философии. СПб., 1912–1914. Сб. 7; Его же. О понятии философии // Логос. 1910. Кн. 1; Его же. Ценности жизни и культурные ценности // Логос. 1912—13. Кн. 1–2; Его же.

О системе ценностей // Логос. 1914. Т. 1. Вып. 1. О связи представлений Бахтина с идеями Баденской школы см.: Grubel R. The Problem of value and evaluation in Bachtin’s writing // Russian Literature. T. XXVI. Amsterdam, 1989. P. 131–140. Николаев Н.И. М.М. Бахтин: Источники, влияния и подобия. Рукопись. С. 1–5. Вместе с тем надо учитывать то, что герой в концепции Бахтина является не только ценностью, порождаемой автором: он – субъект поступка и принадлежит сфере нравственного бытия, «жизни» в понимании Бахтина. «Ценность» бахтинской концепции тем самым избегает упрека М. Хайдеггера, обращенного к создателям различных вариантов аксиологии: «Из-за оценки чего-либо как ценности оцениваемое начинает существовать только как предмет человеческой оценки. (…) Мышление в ценностях здесь и во всем остальном – высшее святотатство, какое только возможно по отношению к бытию» (Хайдеггер М. Письмо о гуманизме ⁄ Пер. B. Бибихина (Проблема человека в западной философии. М., 1988. C. 344). Категория героя Бахтина своеобразно объединяет противостоящие в философии XIX–XX веков интуиции «ценности» и «жизни». Необходимость подобного синтеза чувствовал ведущий представитель теории ценностей Г. Риккерт, видевший большие возможности за примирением «философии жизни» с «философией ценностей»: на пути такого примирения может быть создано «всеобъемлющее мировоззрение» (Риккерт Г. Философия жизни. Пг., 1922. С. 164).

«Кругозор» — важное понятие философии Бахтина – является категорией феноменологии Э. Гуссерля (нем. Gesichtkreis). Понятие кругозора существовало и на русской философской почве, будучи использовано в качестве термина интуитивизмом Н. Лосского (ср.: «Чтобы познать предмет, нужно иметь его в сознании, т. е. достигнуть того, чтобы он вступил в кругозор сознания познающего субъекта, стал имманентен сознанию» (Лосский Н. Мир как органическое целое. М., 1917. С. 12. См. также: Николаев Н.И. М.М. Бахтин… – Указ. рук. С. 6. Здесь содержатся ссылки на другие труды Лосского, обращающиеся к понятию кругозора)). Данный важный для архитектонического мышления Бахтина термин обнаруживается в записях, которые были сделаны Л. Пумпянским, лекций Бахтина начала 20-х годов, прочитанных в дружеском кружке. На лекциях обсуждались начальные разделы «Критики чистого разума» И. Канта (см. БП. С. 236 и далее). В частности, Бахтин анализировал «Трансцендентальную эстетику» – учение Канта о пространстве и времени как априорных «чистых формах всякого чувственного созерцания» (Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 142). Интерпретируя Канта, Бахтин связывает пространство и время с позицией конкретного (а не трансцендентального) субъекта, в связи с чем и появляется понятие «кругозора» (ср.: «Кант исходит из установки субъективного сознания, из кругозора, т. е. не из науки»; «Кант все время имеет в виду кругозорное пространство»; «У Канта же нет ничего, кроме логики кругозора, т. е. субъекта»; «Время тоже взято у Канта в единстве субъективного кругозора», – и, как мост к «Автору герою…»: «Это то пространство и время, в котором построяется эстетический образ» (БП. С. 243). «Эстетика» «Автора и героя…» (трактат писался примерно в то же самое время, когда читались лекции) глубоко связана с «Трансцендентальной эстетикой», что становится особенно очевидным при обращении к разделам о «завершении» героя в пространстве и времени. Специально проблеме художественного «времени-пространства», т. е. «хронотопа», посвящено исследование Бахтина «Формы времени и хронотопа в романе» (1937–1938).

Независимо от того, с какой философской системой Бахтин связывал термин «кругозор», надо отметить особую роль этого термина для герменевтики. Последняя считает своей областью сферу явленного, «мирского», что «влечет за собой горизонт (т. е. кругозор, нем. Horizont. – Н.Б.) мира» (см.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 296). Гуманитарное понимание при этом трактуется как «слияние» горизонтов предмета и субъекта (там же. С. 362). О другом случае терминологического «пересечения» взглядов Бахтина с герменевтикой см. прим. 6. На существенную связь категории кругозора с теорией ценностей (специфическим образом такая связь осуществилась и в философии Бахтина) указывает М. Хайдеггер,