предложил инкорпорировать Нюрнбергские принципы в новый международный уголовный кодекс, за исполнение которого отвечал бы международный уголовный суд из пятнадцати членов. Де Вабр, давний сторонник такого суда, теперь расхваливал его как лекарство от суда победителей и объяснял, что вполне понимает тех, кто критиковал нюрнбергский приговор за то, что решение принимали только представители стран-победителей[1434].

Советские делегаты холодно восприняли предложение де Вабра. Десять лет (и как будто целую жизнь в прошлом) Трайнин и Вышинский сами выступали за создание международного уголовного трибунала для суда над «лицами, нарушающими мир». Позже Трайнин поддержал призыв Международного конгресса юристов создать трибунал для суда преступлений против человечности. Но Трайнин имел в виду, что полномочия такого трибунала будут строго ограничены рамками наказания фашистской агрессии. Де Вабр, напротив, предлагал суд из пятнадцати судей, действующий в военное и мирное время – и способный заслушивать доказательства преступлений, совершенных гражданами или руководителями любого государства. Французский проект откровенно нацеливался на ограничение государственного суверенитета.

Многим делегатам было непонятно, как должен работать постоянный международный уголовный суд. Казалось невероятным, чтобы какое-либо государство добровольно вручило своих граждан в руки такого суда – или чтобы руководители, обвиненные в нарушениях, сами передали себя в юрисдикцию такого органа[1435]. Не только советские делегаты имели возражения против предложения де Вабра, но именно их оппозиция была самой прямолинейной и бескомпромиссной. Американский представитель в Кодификационном комитете Филип Джессуп изворотливо облек возражения с американской стороны в техническую терминологию. Он заявил, что комитету поручено только изучить планы развития международного права и поэтому ООН придется создать отдельную комиссию для реальной законодательной работы[1436]. Кодификационный комитет не заставил себя ждать по части реакции и сразу попросил Генеральную Ассамблею создать комиссию по международному праву, которая должна будет подготовить для изучения два документа: черновик конвенции с изложением Нюрнбергских принципов и черновик более общего «Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества». Комитет также указал Генеральной Ассамблее, что имплементация Нюрнбергских принципов может потребовать создания какого-то международного суда. Делегаты из Польши, Югославии, Египта и Великобритании вслед за советским делегатом Корецким не согласились с этими рекомендациями – все они выразили озабоченность по поводу государственного суверенитета[1437].

Проблема суверенитета также всплыла тем летом в ооновских обсуждениях международного билля о правах и конвенции о геноциде. Корецкий, заменивший Теплякова в Комиссии по правам человека, выступил против всех статей, допускающих вмешательство во внутренние дела других государств. Кассен возразил ему и заявил, что главная цель проекта – предотвратить повторение 1933 года, когда Германия начала убивать своих собственных граждан и никто не вмешался. Корецкий после этой дискуссии предупредил Москву, что билль о правах человека в его нынешней форме нацелен на то, чтобы позволить правительствам вмешиваться в дела друг друга[1438]. Советские руководители также понимали, что черновик конвенции о геноциде (составленный Секретариатом ООН в июне после совещания с участием де Вабра, Лемкина и румынского юриста Веспасиана Пеллы) создает еще более откровенную угрозу государственному суверенитету. Конвенция определяла геноцид широко – как намеренное уничтожение или воспрепятствование развитию «расовых, национальных, лингвистических, религиозных и политических групп людей». Она требовала от подписантов выдавать преступников международному уголовному суду в случаях, когда акты геноцида совершаются от имени государства или терпимы государством[1439].

Советское руководство, недовольное тем, какой оборот принимает ситуация в ООН, попыталось повлиять на диалог о международном праве через Международную ассоциацию юристов-демократов (МАЮД), учрежденную в октябре 1946 года при участии Трайнина. В июле 1947 года Трайнин отправился в Брюссель на первый Конгресс МАЮД. Кассен тоже участвовал, но преимущественное внимание конгресса к антифашизму обеспечило общую платформу. Конгресс призвал к экстрадиции военных преступников и к возмещению ущерба за счет всех стран, признанных виновными в ведении завоевательных войн – которые теперь все называли агрессивными, следуя терминологии Нюрнберга. Конгресс также призвал ООН разработать международный билль о правах человека, куда входили бы социальные и экономические права, такие как право на труд и право на обеспечение в старости. Трайнин с энтузиазмом поддержал эти меры и провел резолюцию, призывающую все правительства продолжать борьбу с «пережитками фашизма и национал-социализма», которые, по его словам, препятствовали «свободному осуществлению прав человека»[1440].

Конгресс МАЮД был дипломатическим успехом СССР. После него ООН признала МАЮД консультативным агентством своего Экономического и Социального Совета, который занимался разработкой конвенции о геноциде. Эксперты всего мира провозглашали: конгресс показал, что сотрудничество между капиталистическими и социалистическими странами все еще возможно. Американская ассоциация адвокатов менее восторженно отнеслась к МАЮД, раскритиковав «усиление марксистско-коллективистских идеологий» во многих его странах-участниках[1441].

Тем временем советские дипломаты и юристы в ООН по-прежнему возражали против международного уголовного суда, поскольку он позволил бы «фантастическое и опасное» вмешательство во внутренние дела государств[1442]. В конце 1947 года казалось, что опасения Москвы вполне обоснованны: многие группы эмигрантов, базировавшиеся в США, публично обвиняли СССР в геноциде и просили ООН о помощи. Украинский конгрессовый комитет Америки попросил Генеральную Ассамблею расследовать «преднамеренную политику геноцида, проводимую Советской Россией и ее сателлитами», «политику уничтожения украинцев как национальной, культурной и религиозной общности» на территории Украины. Литовская делегация в Вашингтоне обратилась к ООН за защитой литовского народа от «порабощения и уничтожения» Советским Союзом. Представители бывшего эстонского и латвийского правительств тоже обвинили Москву в геноциде в балтийских республиках[1443]. Эти группы уже применяли язык прав человека, требуя действий против Советского Союза. Международный уголовный суд предоставил бы им официальный канал для реализации их претензий.

Действительно, Советскому Союзу, который ранее настоял на ограничении юрисдикции Устава МВТ только преступлениями стран Оси, было о чем беспокоиться. Советские органы проводили массовые аресты, депортации и перемещения населения по всему Советскому Союзу и Восточной Европе. Они вмешивались в местные выборы в Польше, Венгрии, Румынии и Болгарии, оказывая давление на избирателей и вбрасывая бюллетени, чтобы обеспечить приход коммунистов к власти. И они же посредством военных трибуналов и показательных процессов бросали в тюрьмы и казнили политических оппонентов всякого рода, иногда по сфабрикованным обвинениям в сотрудничестве с нацистами во время войны[1444]. Трайнин, Коровин, Корецкий и другие советские юристы не защищали публично такую политику, но трудно вообразить, чтобы они не знали о ней. В последующие месяцы они усиленно пытались ограничить область применения языка Нюрнберга действиями нацистов и фашистов, прикрыв тем самым сталинский режим.

* * *

В 1948 году, когда Нюрнбергский процесс отошел в прошлое, а напряжение холодной войны возрастало, советские и американские власти с новой силой продолжили свою битву за историю Второй