экономический подъем. Рост благосостояния способствовал росту хороших чувств и стимулировал еще более высокие ожидания, которые, в свою очередь, продолжали порождать многие из тех тревог, которые беспокоили американцев с 1960-х годов. Второй причиной стало обострение межпартийной войны, которая уже была характерна для первых двух лет президентства Клинтона. Усилившись до беспрецедентного уровня, эта война поляризовала политику его второго срока, отодвинув на второй план даже опасения по поводу терроризма.

В 1993-94 годах, когда Соединенные Штаты все еще оправлялись от рецессии, некоторые аналитики экономических тенденций продолжали подчеркивать тему упадка. Один историк отметил широко распространенное мнение о том, что "американская экономика слаба и терпит крах, ей суждено стать участником второго эшелона в новом мировом экономическом порядке XXI века". Другой писатель, Эдвард Люттвак, сетует на "растраченную силу кальвинизма" в Соединенных Штатах и жалуется, что американцы, отказываясь экономить и инвестировать в инфраструктуру, накапливают огромные суммы личных долгов. Главный вопрос, который необходимо задать экономике, - заключил он, - не в том, станут ли Соединенные Штаты "страной третьего мира", а в том, когда. Он предположил, что "дата может быть уже близка к 2020 году". В заключение он сказал: "Если нынешние тенденции сохранятся, все американцы, за исключением небольшого меньшинства, очень скоро обнищают, и им останется лишь безнадежно тосковать по последнему золотому веку американского процветания".1

Подобные сторонники упадка привели ряд знакомых тенденций, чтобы подкрепить свои доводы. Экономический рост, говорили они, остается вялым; производительность труда, хотя и демонстрирует признаки возрождения, все еще меньше, чем в 1960-х годах; неравенство богатства и доходов, растущее с 1970-х годов, становится все более резким; от бедности (в 1994 году) по-прежнему страдают 14.5 процентов населения, или 38 миллионов человек, включая 21 процент детей в возрасте до 18 лет; государственные школы, особенно во внутренних городах, продолжали давать сбои; центральные районы многих крупных городов, хотя и выглядели кое-где более блестяще, все еще находились в упадке; рабочие места все еще исчезали в Ржавом поясе и других центрах американского производства; и Соединенные Штаты, сталкиваясь с сильной конкуренцией из-за рубежа, наращивали большой дефицит торгового и платежного баланса. Знающие наблюдатели писали, что американская экономика становится опасно зависимой от зарубежных инвесторов, в частности от центральных банков, которые покупают казначейские ценные бумаги.

Причитания продолжались: Реальная заработная плата производственных и неконтролирующих работников в обрабатывающей промышленности, медленно снижавшаяся с 1970-х годов, не подавала признаков улучшения; "аутсорсинг" рабочих мест в страны с дешевой рабочей силой лишал работы американцев, включая белых воротничков; очевидно, ненасытное потребительство увеличивало задолженность по кредитным картам и отвлекало деньги от продуктивных инвестиций; Все большая централизация корпораций увеличивает зарплаты и привилегии руководителей компаний и поглощает малый бизнес; рост огромных, антипрофсоюзных розничных сетей, таких как Wal-Mart, ускоряет рост низкооплачиваемой работы в сфере услуг; "сокращение штатов" угрожает менеджерам среднего звена, а также рабочим "синим воротничкам", тем самым способствуя тому, что некоторые пессимисты называют "демократизацией неуверенности"."2

Современные критики особенно сожалели о сохранении социальных и экологических проблем, вызванных, по их мнению, скандально чрезмерной расточительностью и материализмом жизни в Соединенных Штатах, ведущем "обществе выброшенных вещей" в мире. Старая поговорка "Не трать, не желай", - жаловались они, - канула в Лету. Вторя более ранним пессимистам, они осуждали политическое влияние девелоперов, стремящихся к росту любой ценой, и стремительное расширение "загородной зоны", где офисные парки, торговые центры, точки быстрого питания и "тики-такие" поселения, как утверждалось, разрушают сельскую местность.3

В своих привычно мрачных описаниях пригородной и загородной жизни как "культурных пустошей" многие из этих критиков продолжали оставаться элитарными и покровительственными: Вопреки мнению таких фильмов, как "Красота по-американски" (1999), большинство жителей пригородов, конечно же, не скучны, безвкусны или невротичны. Большинство американцев, живущих в городах и переехавших в пригороды, которые значительно различались по размеру и уровню доходов, надеялись найти лучшие школы и более безопасные районы. Они жаждали большего пространства. Те, кто поселился в "тики-таких" жилых кварталах, не были безвкусными; они были относительно бедны. Пытаясь вырваться вперед, они переезжали в места, которые могли себе позволить. Они делали покупки в таких магазинах, как Wal-Mart, потому что там товары стоили дешевле всего. Тем не менее, критики продолжали сетовать на нравы и вкусы жителей пригородов и пригородов: Как и слишком многие другие американцы, утверждали они, многие жители пригородов были бездумными, жадными до наживы потребителями.

Критики американского общества 1990-х годов утверждали, что одержимость нации автомобилями вышла из-под контроля, создавая огромные пробки и делая страну все более зависимой от иностранного производства нефти. По их мнению, увеличение количества газовых внедорожников, пикапов и других мощных автомобилей подвергает опасности людей и загрязняет воздух, который и так уже загрязнен выбросами от небрежно регулируемых электростанций, нефтеперерабатывающих заводов и обрабатывающей промышленности.4 Многие из этих объектов нависают над районами с низким уровнем доходов и преобладанием меньшинств, подвергая детей в таких районах приступам астмы и повышая риск хронического бронхита среди взрослых. Парниковые газы, утверждали защитники окружающей среды, серьезно усугубляют глобальное потепление. В 1992 году Эл Гор заявил, что деградация окружающей среды угрожает "самому выживанию цивилизованного мира".5

Другие комментаторы мрачно говорили о напряженной культуре труда в Соединенных Штатах. Американцы, отмечали они, работают гораздо больше часов в неделю, чем жители большинства других промышленно развитых стран. У работников, испытывающих стресс, остается мало времени на общение с семьей или добровольную общественную деятельность. Заработная плата, хотя и выросла для большинства работников в конце 1990-х годов, никогда не казалась достаточной. Один несчастный житель Чикаго, управляющий директор одной из компаний, в 1997 году с отчаянием говорил: "Я зарабатываю за месяц больше, чем мой отец за год, но чувствую, что моя жизнь стала труднее". Он добавил: "Я не играю в азартные игры, у меня нет сезонных абонементов на "Буллз". Как я могу зарабатывать так много, но при этом ничего не иметь в запасе?"6

Некоторые из этих многочисленных жалоб на экономические, экологические и социальные условия в Америке в середине и конце 1990-х годов попали в цель. До самого конца десятилетия бедность оставалась упрямой, отражая не только большое количество малообеспеченных семей, возглавляемых женщинами, и расовое неравенство, но и сохраняющиеся дыры в национальной системе социальной защиты, которая все еще была более пористой, чем в большинстве промышленно развитых стран. Благодаря бедности, злоупотреблению наркотиками и отсутствию адекватных дородовых услуг во многих районах с низким уровнем доходов младенческая смертность в США, хотя и была примерно вдвое ниже, чем в 1970-х годах, по-прежнему была выше, чем в двадцати пяти других промышленно развитых странах.7 "Низшие слои населения" в городских гетто, коренные американцы в резервациях, рабочие-мигранты и