Шрифт:
Закладка:
Командор разок-другой сходил на охоту, подстрелил лисицу, причем из лука, одолженного братьями-индейцами (ружей я у них даже не видела). Это меня огорчило… Нет, не отсутствие огнестрельного оружия, естественно, а бедное животное, несчастная жертва подлого убийцы, как сгоряча я назвала Алекса, когда тот кинулся ко мне хвастаться добычей. Алекс дулся на меня до вечера, но вечером, сообразив наконец, что был неправ, целый час катал меня на спине.
Я завела приятельские отношения с несколькими почтенными женщинами из поселка. Некоторые из них входили в Совет Матерей, участвуя в управлении племенем. Вот этим ирокезы импонировали мне: по сравнению с остальными индейскими народами они были единственным племенем, где мужчины к женщинам относились как к равным, ведь больше ни у кого из аборигенов Северной Америки не было Совета Матерей.
Иногда вечерами Храбрый Москит, веснушчатый паренек лет двадцати, очень умный и дружелюбный, рассказывал ребятишкам, рассевшимся вокруг костра, разные сказки и предания индейцев Великих озер. Всякий раз у костра в это время ошивался какой-то белый мужчина средних лет с пышными усами и бородой, торопливо стенографируя услышанное. Когда он опаздывал, бедному Москиту приходилось все пересказывать с самого начала, к тому же бледнолицый заставлял парня говорить помедленнее и повторять предложения по два раза, отчего эти вечерние посиделки у костра стали терять популярность. Но только не для дотошного писаки, который, держа парня одной рукой за шкирку, чтобы тот не улепетнул, другой неутомимо строчил в своей тетради.
Однажды, глядя на страдания парня, я не выдержала:
– Эй, этнограф, или кто вы там! Что же вы так эксплуатируете бедного индейца? Вы бы хоть платили для приличия…
– Я бедный учитель, у меня ни цента в кармане. А тебе-то, вообще, какое дело, глупая индейская скво? – сверкнул глазами этот неблагодарный тип.
– За глупую скво вы ответите отдельно… Но важно не это. Признайтесь, вы случайно не собираетесь это публиковать? – мило улыбаясь, поинтересовалась я. Пока он собирался с ответом, я вырвала у него тетрадку, демонстративно пролистав, – интеллектуальный эксплуататор индейцев даже не успел возмутиться. Само собой, он собирался это печатать, естественно прибрав к рукам весь гонорар.
– Да здесь уже практически законченная повесть! – с нарочитым удивлением воскликнула я. – Хотя что тут странного – у Храброго Москита всегда была очень правильная литературная речь. Молодец парень, если издадим эту вещь, ты и я, как твой литературный агент, очень даже неплохо заработаем. Да еще возможные переиздания… мгм…
Храбрый Москит бросил на меня недоверчивый взгляд, подумал и закивал с радостью во взоре. Однако бородатый нахал начал буянить и сделал несколько попыток отобрать у меня рукопись, но был отражен храбрыми индейцами.
– Верните мне мою тетрадь, невежественные ирокезы! – взвыл «этнограф». Я демонически захохотала, краснокожие поддержали меня согласным воем.
Тут кто-то снизу подергал меня за платье. Опустив глаза, я встретилась с укоризненным взглядом Мурзика.
– Ну что тебе, агент 013? Говори скорей, о мой хвостатый брат.
Кот молча потащил меня в сторону, ничего не объясняя. Нервно оглядываясь, я видела, что Храбрый Москит с толпой счастливых ребятишек взял писаку в окружение. Наскоки рассвирепевшего бледнолицего искренне их всех веселили.
– Успокойся, Алиночка, и приглядись к этому джентльмену повнимательнее. Неужели так ничего и не замечаешь? – с улыбкой поинтересовался кот.
Ничего необычного в небритом типе я не увидела, кроме того, что тот уже зеленый от злости.
– Посмотри, у него на шее висит такой же медальон – «переводчик», что и у нас. Это ребята с одной из параллельных организаций, литературно-искусствоведческой направленности, отправили мистера Лонгфелло в прошлое.
– Того самого?!
– Вот именно!
– Но зачем?!
– Элементарно, деточка, чтобы помочь написать эпохальное произведение или подправить уже готовое. Какое именно, догадаться нетрудно – конечно же «Песнь о Гайавате»!
– Хм, а мне эта вещь никогда не нравилась, – старательно повредничала я, хоть и была крайне удивлена, но на великого Лонгфелло смотрела теперь с восхищением, как на необычную зверюшку в зоопарке.
– Неужели ты хочешь отнять у мира «Песнь о Гайавате»? Несмотря на твой личный скептицизм, все же это пленительное воплощение высокой гармонии и красоты! – пафосно объявил котик, страдальчески закатив глаза. После чего вновъ напустил на себя высокомерный вид, гордо демонстрируя любимую трубку.
В этот момент разбушевавшийся поэт все-таки сладил с бедным Москитом и детьми, сумел вырваться и бросился на меня.
– Ладно, ладно, забирайте свои записи, – сказала я скорее коту, чем американцу, без сопротивления швыряя в последнего его тетрадь. Лонгфелло немножко опешил, но поймал.
– Это действительно его, – пояснила я индейцам, указывая на классика и виновато пожимая плечами. – Не можем же мы безоглядно менять историю, отнимая у человека будущий шедевр англоязычной литературы…
Бородатый поспешно засобирался, ворча что-то насчет ненормальных индейцев и социально опасного типа, косясь при этом, естественно, на меня. Через пару минут он резво покинул поселок.
Профессор проводил его взглядом и, вынув трубку изо рта, миролюбиво заметил:
– Одно мучение с этими писателями. Ребята мне рассказывали, сколько у них хлопот было с Пушкиным, который упорно отказывался отправляться под Полтаву… В принципе справедливо, ему под пулями ходить не улыбается, да и нет надобности, он же поэт, а не историк. А вот с Валентиновым было наоборот, это мой знакомый из Харькова. Дабы не шла в ущерб исторической точности литература, ему, наоборот, нужных персонажей прямо в рабочий кабинет доставляли. Бедного Спартака раз шесть мотали туда-сюда по времени, восстание чуть не сорвалось, пока наконец автор не сдал свой роман в набор. Ему каждый раз требовалось уточнить какие-то важные детали…
– Неужели любой писатель может воспользоваться таким способом добычи материала? – удивилась я.
– Нет конечно. Не
