Всё остальное «и лиц пустое мельтешение». Как-то так. А я, к твоему сведению, очень щепетильный человек в этом смысле. К так называемой сомнительной группе жизнелюбов я не принадлежу. Я и женщин, если в обобщающем смысле, не люблю. Я могу любить лишь те уникальные экземпляры, что и нахожу в череде никчемных подобий под искомый образец, — он с лёгкостью перешёл в режим прежнего нашего доверия, и даже голос его смягчился, не так уже сипел.

— Как же тогда главная отрада жизни — секс? Без этого можно ли прожить? — я невольно приближалась к нему всё ближе и ближе. Как ни странно, но и случай в лесу, где оголодавший и щепетильный бедняга-пришелец, всем тут чужой, демонстрировал мне, как самому близкому существу, своё самое главное сокровище всякого мужчины, вызывал у меня чувственное волнение и непонимание уже, чего я тогда настолько вознегодовала? Добилась-то чего? Он же не к посторонней прохожей сунулся со своей страстью, а ко мне — к своей прежней возлюбленной, всего лишь желая возобновления прежней близости…

— Не хочешь секса с тем, кого сама же и выбрала в юности, не надо. Живи как настоящая уже жрица Матери Воды. Помнишь, о чём мечтала в юности?

Я почувствовала, что щекам стало жарко.

— Как мило ты алеешь своими щёчками, — произнёс он тихо с забытой давно нежностью. Я воспринимала его нежность как реальную физическую ласку и поёжилась от странных, но очень приятных ощущений. Не знаю, что на него нашло в этот раз.

— Эх ты, лапочка в алом платьице… Где же оно, твоё милое платьице?

Я не понимала, о чём он. Только в ранней совсем юности, но тогда никаких пришельцев точно не было рядом. А то платье бабушка носить запретила. Сказала, что это знак будущих несчастий, если девушка посмеет обрядиться в цвет самой жрицы Матери Воды, не будучи посвящённой, — Разве ты, в самом деле, волшебник, что видишь чужое прошлое? К тому же такое и давнее…

— Невозможно было тебя забыть с того самого раза, когда ты читала книгу, сидя у реки в алом платьице и с нежно розовеющим лицом. Ты была той, кого называют посланницей для спасения души. А тот случай твоего попадания в обзор, когда и настроя-то такого не было, как и самого поиска чего-то личного… получается, что инсайд свыше всё же бывает… — он не давал пояснений. Где именно и когда он меня видел? Алое платье… Это не могло быть его вымыслом. Ведь такое платье когда-то я и сшила себе…. Но теперь и быль казалась небылью.

Я вздохнула и подняла на него ожидающие глаза. Я настолько устала жить в личном одиночестве…

— Ты заметно похудел. Почему Антон, если он твой коллега по работе, не сказал о твоей болезни? Конечно, коллеги не семья. Чего им переживать? — я приблизилась настолько близко, что он снял с меня очередную фантазийную шляпку и потёрся подбородком о мои волосы.

— Я передам через Антона целебную траву, чтобы ты быстрее восстановился, — добавила я.

— Не надо, — ответил он, — я прочно уже здоров.

Я невольно прикоснулась к его руке и вздрогнула, а потом погладила в знак того, что рада его быстрому выздоровлению.

— Когда я валялся наедине со своими воспоминаниями, — а такое удовольствие мне перепадает не часто, — ты и явилась ко мне в том алом платьице, я и вспомнил, как мне хотелось именно в то далёкое уже время, чтобы Гелия нашла себе кого-нибудь сама, чтобы освободить меня для поисков такой девушки. Я же тогда не знал, что она давно уж так и сделала. Нашла твоего брата — прекрасного тролля. Да вот только ты никак не находилась. А ты думала, что я любил её? Нет. Тут была всего лишь ловушка, куда я в своё время по дурости залез. Ведь поставлена она была совсем на другую живность…

— Ты никогда мне о том не рассказывал… — я представила, как могла бы прийти к нему в момент его недомогания, как глажу его лоб, стриженую голову, а потом… вообразилась его мужественная, дивно развитая и красиво мохнатая грудь, а также… То, что при одном мысленном касании вызывало волнение весьма сложного свойства, — и отторжение, и влечение, стремление этим обладать и невозможность допущения мыслей о таком. Помещение, где он обитает, представлялось весьма смутно, — что-то, напоминающее тот самый фургон бродячих акробатов, но прозрачный и чистый как огромный резервуар для океанических рыб, доставляемых ради вкусового услаждения высших каст Паралеи. Я засмеялась, ловя себя на детских этих представлениях, одновременно тая от возникшей чувственности. Хотелось ласк, хотелось дать волю затаённым желаниям…

— Ну как же! Признаться, что меня, такого великолепного, такого несопоставимого с троллями, можно на тролля и обменять?

— Природа моя и Нэиля не местная. Мы не тролли.

— Твой отец был троллем. А кто сказал, что они хуже землян? — спросил он, таращась на меня так, будто мы стояли с ним в вечернем мраке, и он силится меня рассмотреть.

— Ты и говоришь всё время.

— Гордыня — род душевного недуга. Думаешь, это возможно не думать о тебе, когда ты всегда рядом, здесь…

Это был миг, когда мне стоило бы сказать, что я сегодня же выйду к нему в полночь к тому самому месту на Главное шоссе. Только не секса я хочу, а любви, без которой секс сам по себе мне, действительно, не нужен. Он продолжал жадно вглядываться в меня, уж точно учуяв сам момент моего сердечного размокания, после чего прижал меня к себе, и я уже не видела его глаз… Да этого и не требовалось. Он вошёл в мою душу целиком, как когда-то. Как всегда…

Мой водитель Вильт-Нэт, заприметив наши любезности, воспользовался этим и куда-то слинял. Я озиралась по сторонам. Я опять непозволительно опаздывала! Даже значительный запас времени, с которым я выезжала в столицу в то место, где меня и ожидали, был полностью истрачен, — Где же Вильт?

— Пусть шляется. А ты садись ко мне, я отвезу, куда тебе и нужно…

Переключение на негодный объект

И тут… Так, пожалуй, бывает лишь в глупых выдумках, а самое смешное, в самой жизни. Поблизости возникла Иви — дочка Латы Хонг. Она стояла с каким-то парнем, и её хорошенькие ножки, чрезмерно открытые нарядным платьем, демонстрировали окружающим ажурные чулочки — весьма недешёвое украшение. Как я сама мечтала о таких чулочках в юности, завидуя Ифисе, но у меня их не было тогда. А красотку Иви мама Лата баловала. Иви была именно что красотка, а