и отличным вкусом, — сказала я, решив смягчить столь явную неприязнь, которой он не заслужил. — Изготавливать ей наряды большое удовольствие для меня. Её предельный такт в общении с любым человеком, даже с обычной швеёй на моём предприятии, аккуратная оплата готовых изделий, а также её стройная точёная фигура, — даже не верится, что она мать двоих детей, — делает её моей любимой заказчицей. Передайте, что её заказ будет готов уже завтра.

Я развернулась к нему спиной и ушла, почти убежала, унося в себе какой-то тягостный осадок от разговора. После этого я всегда шарахалась от него, лишь бы не сталкиваться опять в пустопорожнем общении. Не знаю, чего он там воображал, но он пытался предельно расширить свои узкие глаза при виде меня и вытягивал шею вперёд, будто голова его стремилась ринуться ко мне навстречу, а тело тормозило её рывок. И я описываю, пожалуй, лучшего из всех тех, кто меня «осчастливливал» своим вниманием.

Неожиданное примирение

Итак, Антон бегал от меня, а я бегала от Рудольфа. Самому Рудольфу, вроде бы, бегать было не от кого, если по видимости. Иви, всеми замечаемая, изукрашенная старанием Латы, как гуляла с другими парнями, так и продолжала гулять. Мать её периодически побивала, а она не слушалась. С Рудольфом я больше не разговаривала по той причине, что он опять куда-то пропал, а я каждый раз выходила из машины и озиралась, не появится ли он? Даже последняя наша встреча, когда он едва не прожигал меня своими глазищами, борясь сам с собой, то сердито ворча, то внезапно млея, не в силах отменить своего же влечения ко мне, не изменила зависшую ситуацию. И я тосковала, не видя его.

В один из дней он опять возник, а я настолько испугалась, что не вышла из машины, ожидая Вильта. Рудольф сам подошёл, распахнул дверцу машины и сказал каким-то чрезмерно осевшим и сиплым голосом, — За рубашку спасибо. Надеюсь, пригодится.

Я вынужденно вылезла наружу, поскольку была воспитана, да и обрадовалась до такой степени, что сердце колотилось, будто я бежала куда-то.

— Что с вашим голосом? — спросила я, не глядя ему в глаза и оглаживая подол своего платья из-за нервического волнения.

— Болел, — ответил он, — Жарко было слишком, а я нахлебался ледяной воды.

— Денег слишком много Антон мне отдал, — сказала я, поспешно пытаясь достать деньги из сумочки, чтобы отдать ему лишние, — Или я чего-то не поняла, и вы хотите заказать ещё что-то для пополнения короба вашей невесты? Я взяла условленную заранее оплату, а остальное хотела вернуть Антону, но он сказал, что просили отдать все деньги без пояснений…

— Оставь себе! — тоном приказа остановил он мою суету. — Раз тебе вручили, значит всё твоё! — когда в его голосе появлялось такое вот жёсткое повелительное звучание, я невольно цепенела, а тут ещё эта непривычная хрипотца.

— Вам сейчас уже лучше? Горло не болит?

— Да пустяки, прошло уже всё, — пренебрежительно отмахнулся он от моего сочувствия. — Что такое короб невесты?

— Ну, как же… то, что и необходимо всякой девушке для предстоящей супружеской жизни. Платья, бельё, новая обувь, драгоценности или просто украшения.

— Вот и пополни свой собственный короб… — он хмыкнул.

— Как же ваша… избранница?

— Кто? — спросил он, тараща глаза так, будто и забыл, что стал женихом.

— Вам понравилась моя работа? — я умышленно тянула время, не желая, чтобы он ушёл.

— Ты умиляешь меня своей исполнительностью, — ответил он. — Антон притащил мне рубаху, а я понять не могу, что это. А потом вспомнил свой же прикол над тобой. Заодно уж проверил, не спрятала ли ты где-нибудь в ткани зловредную маленькую иглу, чтобы ужалить меня сюда, — и он указал на область сердца, — Оказывается, нет.

Зря радовался! Он не знал главного! Он не владел теми сакральными тайнами как та, кого он обзывал больше, чем вкладывал в это хоть какое почтение, жрицей Матери Воды. А я однажды в детстве подслушала бабушкин разговор с одной её заказчицей. Она объясняла той одну из примет, безотказно работающих. Если соединить инициалы жениха и свои в том изделии, в рубашке, в какой избранник переступит порог Храма Надмирного Света, то всю жизнь с ним и проживёшь в неразрывной уже любви. Я и вышила вензель из начальных букв его и своего имени, а потом замаскировала вышивку во внутренней части воротничка рубашки. Теперь никто с ним рядом не войдёт в Храм Надмирного Света и не приблизится к зелёному огню в семейном алтаре, кроме меня! Моя радость по такому поводу выпирала из меня настолько очевидно, что он замолчал, какое-то время удивлённо меня рассматривая, не понимая, чему я так радуюсь? После чего ответно засветился разгорающимися глазами, сминая собственную же игру в охлаждение ко мне.

«Рано или поздно, а ты пойдёшь в этой рубашке со мною в Храм Надмирного Света»! — ликовала я. Ведь я и бабушкину словесную формулу произнесла над рубашкой, о чём этот недотёпа небесный и знать не знал! Что там какая-то иголка против реального волшебства реальной некогда жрицы Матери Воды — моей бабушки… Детская память меня не подвела.

— Тебя в последнее время не видно в городе, — сказала я тихо, пряча свои глаза, — я переживала, всё ли с тобой в порядке. Я и понятия не имела, что ты заболел. Если бы я знала, что Антон твой коллега, то я…

Он взглянул пристально и насуплено, но тут же расплылся в довольной улыбке, — Пришла бы дежурить у постели тяжко больного старого знакомца?

Я молчала, жалея его, представляя, как было ему грустно наедине со своей хворью. Будь я рядом, то не отходила бы от него даже ночью, гладила бы его лоб, сделала бы ему целебные напитки и поила бы его из маминой чашечки…

У меня даже губы задрожали от невозможности выразить ему свою запоздалую озабоченность, — Вот почему важно человеку иметь семью, близких, чтобы не оставаться одному в часы недуга…

— Да я и провалялся-то всего лишь пару дней. Мне болеть противопоказано.

— Что же так долго не было видно…

— Где?

— Нигде…

— А я, знаешь, не страдаю маниакальным синдромом, чтобы тебя преследовать. Я никогда не преследую девушек, поскольку с самой юности у меня была потребность как раз в обратном. Защищаться от женских преследований.

— Скромный же ты парень, — поддела его я, — С самой юности, оказывается, таким был.

— Но, если так и было? К сожалению, тех, кто безмерно дорог, всего-то раз или два возникнет за целую жизнь. Ну, может, и три у кого бывает. Но больше вряд ли.