«Брюсов вдруг вспоминает:

— Мне вчера Семен Яковлевич Рубанович говорил, что он достал чудесное вино. Пойдем к нему!

Время: три часа ночи. Мы у Арбатских ворот. Рубанович спит на Покровке, в Лобковском переулке. Брюсов храбро зашагал через всю Москву. […] Брюсов молодцевато идет, поднимая камушки и бросая их в стекла вторых этажей.

— Почему именно второй?

— В третий не доброшу, а в первом можно расколоть стекла. […]

Тихий Лобковский переулок. Подъезд. Заспанный швейцар. Брюсов деловито объясняет сквозь стекло:

— По срочному делу из Петрограда к товарищу Рубановичу!

Швейцар волей-неволей верит серьезному виду Брюсова и еще более серьезной руке Кусикова с кредитной бумажкой.

Звонок. За дверьми испуганный голос. Далеко не вполне одетый Рубанович открывает дверь. По коридору по направлению к черному ходу шуршит шелк чьей-то юбки.

После двух-трех стаканов действительно хорошего вина Брюсов на пари читает любое стихотворение Пушкина и Тютчева. Кусиков завистливо смотрит в рот Брюсова и в книгу, проверяя Валерия Яковлевича и его память. […]

Ровно в полдесятого утра Брюсов торопливо умывается.

— Сидите, все равно поздно, — приветливо говорит мрачный хозяин, у которого пропала ночь и у которого мы спугнули заночевавшие шелка, убежавшие черным ходом и не отведавшие вина.

— Нельзя. В десять мне надо быть на заседании в Наркомпросе, — отвечает уже совершенно дневной Брюсов»{15}.

Описанные события происходили в ночь с 5 на 6 августа 1920 года, после «вечера импровизаций» в Клубе Союза поэтов. Шершеневич уверял, что именно тогда Брюсов впервые встретил свою последнюю любовь — молодую поэтессу из Одессы Аделину Адалис. Это неверно. Другой участник событий Буданцев, «подручный у Брюсова», как аттестовал его Антокольский, еще 30 июля писал своей жене Вере Ильиной: «Этот мужчина бальзаковских лет влюбился наглухо и неприлично. Адалис ошарашена. […] Каждое утро гуляем до 6 часов по улицам». Рассказ о ночи у Рубановича он дополнил пикантными подробностями: «В. Я. остался с Адалис у Сени, откуда их изгнали квартиранты. Удалось ли Валерию склонить одесскую поэтессу к любви — неизвестно, хотя целовались они усиленно»{16}. Вскоре Арго острил:

Мне чужд критический анализ

Прекрасных брюсовских поэм…

Читатель рифмы ждет Адалис.

На вот! возьми ее совсем!

Уже 8 сентября 1920 года влюбленные вместе читали стихи в Союзе поэтов. Брюсов продвигал ее в печать и на эстраду, что вызвало неприязнь собратьев по перу, объявивших войну «временщице». Однако их пересуды, записанные Мачтетом в конце декабря, имели «кухонный» характер: «она уже Брюсовым завладела»; «она теперь настоящая жена Брюсова»; «удивляюсь, что он в ней нашел»; «говорят, она очень хорошо сложена, хотя и некрасива». О литературе тоже вспомнили: «Она совсем не талантлива, в стихах ничего особенного». Однако ранние стихи Адалис, сохранившиеся в архиве Брюсова, говорят о несомненном даровании:

В глухом краю нечаянных сияний,

Непобедимые в добре и зле,

Живем на воле и не платим дани,

А наши тени бродят по земле.

Там плавится в огне тысячелетий

Крутая жизнь, а здесь — пахучий дым.

Живем недолго, ветру ставим сети,

Не верим снам и славы не хотим.

Ах, не утеха вереск у цистерны,

Ни Кремль в Москве, ни в Риме Яникул!

Но иногда двойник высокомерный

Поет в ночи земному двойнику.

Р. Л. Щербаков записал рассказ Иоанны Матвеевны: «В поздний зимний вечер Валерий Яковлевич решил куда-то отправиться[91]. Я встала в дверях кабинета, раскрыла руки и говорю: „Валя! Уже темно, в Москве где-то стреляют, на Сухаревке промышляют воры и дезертиры… Посидел бы дома! В такие дни…“ Валерий Яковлевич остановился посреди комнаты, внимательно посмотрел на меня, снял меховую шапку, поставил палку, расстегнул шубу, присел к письменному столу, макнул ручку в чернильницу, перечеркнул на титуле сборника „Sed non satiatus“ и аккуратно вписал новое заглавие: „В такие дни“. Поднялся, взял шапку и палку, отстранил меня и ушел в ночь»{17}. Сэ нон э веро, э бен тровато, а может быть, еще сильнее…

3

Сборник «В такие дни», вышедший в Госиздате в ноябре 1921 года, стал первой «советской» книгой Брюсова, стихи из которой — точнее, из первого раздела «В зареве пожара» — обычно представляли его в антологиях и служили материалом для рассуждений об «идейности» и «мастерстве». Заключаю оба слова в кавычки, потому что «идейность» означала зарифмованные лозунги, а «мастерство» — следование «лучшему и талантливейшему поэту советской эпохи». Разумеется, речь не о критике тех лет, а о посмертной канонизации «агитатора, горлана, главаря», под которого стали подгонять остальных.

Революционные стихи сборника — шаг навстречу новой власти. Об их политическом содержании мы уже говорили. В литературном отношении они традиционны, хотя автор осторожно пытался расшатать строгие формы. В остальных разделах он верен своим вечным темам: любовь, страсть, античные мотивы, историософские раздумья:

Когда во тьме закинут твой,

Подобный снам Египта, профиль —

Что мне, куда влекусь за тьмой,

К слепительности, к катастрофе ль!

Разрез чуть-чуть прикрытых глаз,

Уклоны губ чуть-чуть надменных —

Не так же ль пил, в такой же час

Ваятель сфинксов довременных?

«В такие дни» — переходная и потому неровная книга. Но в ней очевиден творческий подъем, прилив вдохновения и энергии.

Не я ль, смеясь над жизнью старящей,

Хранил всех юных сил разбег,

Когда сребрил виски товарищей,

Губя их пыл, предсмертный снег?

Ах, много в прошлом, листья спадшие,

Друзей, любовниц, книг и снов!

Но вновь в пути мне братья младшие

Плели венки живых цветов.

«За глаза […] это говорится у нас так: молодец Валерий! — писал автору 12 января 1922 года Борис Пастернак. — Это — про „В такие дни“, как и про Верхарна. Так говорится у моих друзей лишь еще про Белого, которого Вы не любите, и про Маяковского. Это — когда взят на всю жизнь тон идеального возраста: роста»{18}. Он ни разу не высказывался о Брюсове в печати, кроме юбилейного стихотворения 1923 года, и не упомянул его имени в «Охранной грамоте», что выглядело странно, если не демонстративно. Брюсов же с начала 1920-х годов много и хвалебно писал о Пастернаке и даже испытал его влияние.

В марте 1922 года Валерий Яковлевич выпустил в издательстве Гржебина новый сборник «Миг». Он похож на «В такие дни» и по тематике, и по пропорциям, в которых