Войдя на территорию дворца, я увидел, что рабочие уже практически завершили строительство, но надо было еще убрать груды земли и камней, вымостить дорожки и не забыть о росписях на стенах.

Но, судя по всему, к лету мы уже сможем переехать.

В Рим меня призвали срочные новости о восточной кампании в Армении. Когда Бурр был еще жив, консилиум, придерживаясь агрессивной военной политики, послал воевать с парфянами генералов Домиция Корбулона и Цезенния Пета в надежде покорить Армению и так положить конец затянувшейся войне, которая велась с переменным успехом и очень походила на перетягивание каната, где канатом и была Армения. У меня были сомнения, но я не касался этой стратагемы. Теперь мои сомнения оправдались.

Генерал Пет потерпел сокрушительное поражение от парфян в битве к северу от реки Мурат, был взят в плен и, чтобы вернуть свободу, вынужденно согласился на уход римлян из Армении до той поры, пока царь Вологез и я не заключим соглашение. Получив свободу, Пет повел себя крайне недостойно – бросил своих раненых солдат и с феноменальной скоростью, будто его преследовал демон, бежал в Рим, делая по сорок миль в день.

Для этой аудиенции, как и для приема сенаторов в Антиуме, пришлось надеть тогу. Принимал я его в специально отведенной для подобных встреч комнате, где все стены были украшены фресками с изображением Ахилла в различных битвах. Они послужили бы немым укором трусливому воину.

Пет, в гражданской одежде, стоял посреди комнаты. Возможно, его военные одеяния и доспехи остались у парфян в качестве трофея. Или же если он их сохранил, то посчитал себя недостойным их надеть. Когда я вошел, Пет опустился на одно колено.

– О высочайший цезарь, падаю ниц пред тобой! – воскликнул он и распростерся на полу.

Я стоял, смотрел на него сверху вниз и молчал, давая ему время ощутить всю меру его унижения.

– Встань.

Пет медленно поднялся. Он был весь какой-то взъерошенный, и я по глазам видел, что ему страшно.

– Ты вернулся в Рим, после того как подверг жестокому унижению свою страну, свою армию и своего императора, – сказал я. – Аквилы Рима[58] захвачены врагом. Твои раненые брошены на произвол судьбы, что недостойно командира. Ты согласился уйти и оставить территории противнику.

У Пета так дрожали губы, что он говорить толком не мог.

– Я… я… они… это… это правда, цезарь.

И он склонил голову, как если бы ожидал, что сейчас ее отрубят одним ударом меча.

– И какого наказания ты заслуживаешь?

– Что… что бы ни повелел цезарь, приму любое, – не поднимая головы, ответил Пет.

Я позволил ему еще немного так постоять, а потом сказал:

– Ты прощен.

Пет вскинул голову, глаза у него стали круглыми от шока.

– Говорю об этом сразу, ибо ты столь слаб, что ожидание приговора может оказаться слишком жестоким испытанием для твоей чувствительной психики.

Я надеялся, что мое пояснение прозвучало и ощущалось как пощечина.

– Я… я…

– Ты уволен, генерал. И больше мне нечего тебе сказать.

Пет попятился к двери на дрожащих ногах и всю дорогу не переставал кланяться. А уж когда вышел, чуть ли не бегом припустил.

Теперь надо было созвать консилиум и заняться реальным делом, а именно – решить, что делать с Арменией. Отпустив Цезенния Пета, я давал членам консилиума понять, что их военная политика провалилась и дальше будет только хуже не по вине какого-то одного генерала, а потому что она несостоятельна в целом. Пора было испробовать мою политику, а именно дипломатию.

* * *

Дело заняло несколько недель, но после совещаний с членами консилиума и посланий оставшемуся в Армении генералу Корбулону наконец было достигнуто соглашение между мной и царем Вологезом. По его условиям единокровный брат Вологеза Тиридат становился царем Армении. Обе стороны его признавали и были готовы поддерживать. Тиридат в знак принятия решения возложил свою диадему к ногам моей статуи, после чего генерал Корбулон отправил ее мне. Тиридат должен был прибыть в Рим, где я бы публично водрузил диадему ему на голову.

И вот наконец в мае я получил диадему Тиридата. Я вертел в руках эту украшенную драгоценными камнями полоску металла и мог только догадываться, насколько он был уязвлен, когда его вынудили расстаться с его символом власти. Но мои генералы и сторонники войны заплатили куда большую цену – они были вынуждены расстаться с мечтами о новых завоеваниях. Тиридат получит обратно свою диадему. Мы устроим великолепную церемонию в честь его прибытия и все торжественно обставим. Но никакие церемонии и торжества не смогут в достаточной мере отразить всю важность этого соглашения, результатом которого стало наступившее после сотен лет войны перемирие с Парфией.

Парфия была врагом Рима еще со времен Республики. Юлий Цезарь был убит, именно когда покидал Рим ради завоевания этого царства. Тогда считалось, что только его гений может гарантировать победу в той кампании. И вот теперь победу одержал я, но не мечом, а словом.

* * *

В Антиум я вернулся, когда в садах уже потихоньку начинало хозяйничать лето. В этот раз я сошел с корабля там, где волны накатывали на берег возле не так давно построенных мною зданий, и с радостью увидел, что Поппея стоит в прохладном павильоне и смотрит на меня, заслонив ладонью глаза от солнца. Она кинулась ко мне, мы обнялись, и я кружил ее, пока оба не стали как пьяные.

– Я слышала! Слышала! – возбужденно повторяла она. – Твое соглашение! Это – успех Рима!

Я поставил ее на землю.

– Ну вот, лишила меня радости самому рассказать. Да уж, слухи летают куда быстрее, чем плавают корабли.

– Но ты еще можешь посвятить меня во все детали. До меня дошли только сухие факты – в Армении спокойно, война закончена.

Мы устроились в увитой виноградом беседке, и я подробно рассказал Поппее обо всех соглашениях, письмах и переговорах между сторонами.

– И сколько же мы этого ждали? – спросила Поппея. – Сто лет? Дольше?

– Красс погиб там больше сотни лет назад, так что да, времени прошло очень много. И они поддерживали Брута и Кассия. Но теперь с этим покончено, все похоронено в прошлом.

– Надеюсь, ты удостоишься почестей императора, положившего конец этой войне.

– Я получу по заслугам, – заверил я Поппею. – А после того как короную прибывшего в Рим Тиридата, устроим событие, равное триумфу. Последним триумфом в Риме был Клавдиев, я тогда бегал