спинами; джентльмены эффектно постриженные и обтянутые в дорогие пиджаки. Ничего нового. Однако, немного странно, что организатор не сообщил всем, что вечер тематический. Было бы неплохо, будь все в костюмах императоров и императриц. Что-то вроде вечеринки в 20-х.

С моей стороны было бы грубостью просто так войти в их круг, я бы всё испортил. Поэтому, сделав ещё один театральный глоток из бокала, я как ни в чём не бывало возобновил свой неспешный шаг. Но не успел я и метра пройти, как чья-то рука открыла мне доступ к новой локации. Эта рука, разумеется, принадлежала заинтересовавшемуся мной мужчине.

Как я и ожидал, он начал с пары сальных комплиментов, но свою задачу по затаскиванию в свою компанию выполнил. Каждый получил от меня улыбку, но американцу я улыбнулся чуть шире и встал ближе.

— Вы англичанин? — такого вопроса я не ожидал. — Прошу прощения за мой нескромный вопрос. Майлз Кингсли. — американец протянул мне руку. Я заметил, что и волосы у него были тоже рыжие, а на лице присутствовали чуть заметные из-за освещения веснушки. — Конгрессмен США.

Я пожал ему руку в ответ.

— Эдвард Мориарти. И отвечая на ваш нескромный вопрос, да, я англичанин, но лишь наполовину.

Улыбка мужчины меня привлекла. Она не была лживой.

— Всему виной ваша открытость. — сказал американец. — Почти все англичане удивительно холодны и держат лишнюю дистанцию даже при личном разговоре.

Да, это правда. И их очень бесит американская привычка влезать в личное пространство.

— Предполагаю, это объясняется самим положением острова, лежащего на расстоянии от всех континентов. — мне понравилось, что мы тут же завели разговор. Я был даже удивлён такому повороту. Этот американец отличается от всех тех, с которыми я имел дело.

Майлз Кингсли рассмеялся.

— А ваша фамилия, мистер Кингсли, довольно англосакская. — заметил я.

Ещё одна улыбка. Я в миг потерял интерес к остальным присутствующим, по кругу называющим свои имена и должности. Меня что-то зацепило в этом рыжеволосом жителе Нового Света.

— Вы верно подметили. — он чуть наклонился ко мне, потому что зал стал наполняться громкой музыкой. — Корни моей семьи тянутся к этому загадочному зелёному островку.

Эти слова обидели бы мой дух патриота, услышь я их от любого другого высокомерного американца, но этот, хоть и был политиком, отзывался о моей стране, как о чём-то тёплом, о ком-то живом и любимом. О старом псе, лежащем на солнце и виляющем хвостом. О песне, что никогда не забывается. О сундуке, который по прошествии лет манит окунуться в прошлое.

Мужчина продолжал свой рассказ о том, что связывает его и Англию. Мы чуть отделились от остальных. Я слушал, иногда отвлекаясь на сердце, что так странно заныло, ускорив темп.

Я был очарован и на несколько минут позабыл кто я, что здесь делаю и что намереваюсь. А так же я потерял всё своё лицо, отдавшись эмоциям (где-то Сайло ван-Дамм разочарованно качает головой).

Нас прервал тот азиат. Он выглядел слегка разочарованным и нетерпеливым.

— Ох, прошу прощения. — спохватился конгрессмен, глянув на вклинившегося в нашу беседу. — Я украл этого юношу, что вам так понравился. Иногда я слишком увлекаюсь рассказами.

Я не успел собрать лицо по кусочкам, поэтому вся моя маска разрушилась. Выглядел я сейчас сбитым с толку и очень уязвимым. Чёртовы эмоции.

Азиат снова заулыбался мне. О, нет, чувак, мне больше нравится быть украденным этим американцем. Ух, никогда бы не подумал, что буду так думать.

Я с надеждой перевёл взгляд на американца. Тот лишь улыбался.

— Может мы выпьем где-нибудь? — стал пытаться привлечь меня азиат.

Я бы смог грубо отшить его, но мне не хотелось делать этого при Майлзе. Надо выкручиваться.

— Кошмар! — донеслось до меня. Девушка в красном прикрыла уши руками. — Что за отвратительную музыку они включили?

— Я слышала, сюда пригласили живой оркестр с виолончелями, но, кажется, они попали в аварию. — поделилась сплетнями соседка в золотом.

— Какой ужас!

Я поднялся на носочки и стал выглядывать то, что помогло бы мне. Сцена. Невысокая, но широкая. Как раз для группы виолончелистов. Или для меня. Мысленно я потёр руки. Судя по лицам гостей, дешёвая современная музыка, использующая лишь пару слов и две повторяющиеся друг за другом ноты, не пришлась им по вкусу.

— Вы извините меня? — я посмотрел сначала на бедного азиата, а потом на американца. — Я должен что-то сделать с этим.

Я покрутил в воздухе пальцем, имея в виду музыку. Повыпендриваться перед конгрессменом стало для меня первой задачей. Пока я держал свой путь, на глаза мне попался дядя. Сердце бухнулось, а потом облилось кровью. Ярость и отчаяние снова повалили из меня паром, поэтому я ускорился.

Пройдя к сцене, я стал искать источник звуков. В тёмном углу располагался главный усилитель и провода, тянущиеся к диджейской стойке, за которой, к моему удивлению, никого не оказалось. Что за загадочное мероприятие, организаторы и исполнители которого всё не показываются? Не будь здесь официантов, я бы подумал о заговоре.

Когда я выдернул провод, превращающий ток и нолики-единички в то, что слышат люди, зал будто облегчённо вздохнул. Интересно, что подумал Майлз? На место транслирующего устройства я положил свой телефон. Что же спеть? Что-то, что будет для Джима предупреждением, что-то, что усилит интерес американца, что-то, что даст мне власть.

Выйдя из тени, я не постеснялся залезть на сцену. Как только я это сделал, людское любопытство взяло вверх над сухой фамильярностью, и они прекратили обмениваться пустыми репликами. Музыка стала нарастать. Не режущая уши, плавная, заигрывающая. Сочетающая нотки прошлого с современностью. Живое исполнение всегда привлекательней голосов, звучащих невесть откуда.

Бывает мыслю я,

Сбежать давно пора,

От боли скрыться той,

Что в сердце ты принёс с собой.

Я отыскал глазами Мориарти. Тот стоял там же, где я его видел несколько минут назад. Он смотрел прямо на меня, но я не мог разглядеть, что говорят его глаза.

Любовь твоя, моя

Уходит в никуда,

Свет жизни мой померк,

Лишён покоя я и сна.

Теперь я выглядывал Майлза и, к облегчению, обнаружил его в той же компании. Все смотрели на меня. Все меня слушали.

Когда-то прибежал к тебе,

Теперь настроен убежать,

Любовь порочная твоя,

Отдал я всё, что мог отдать.

Неожиданно я обнаружил, что снова смотрю на дядю. Главное — добавить в голос иронии и насмешки. Пусть думает, что хочет.

Я стал ухмыляться и играть глазами с публикой. Моё тело двигалось в медленном танце, подобно змее.

Теперь уверен я,

Бежать мне надо от тебя,

Не хочешь