Ныне о приёме лабарны следовало просить его доверенного человека, гал-сашала, «держащего посох», именем Арнуванда. Он был, как шептались люди, «из новых», то есть возвысился при воцарении Урхи-Тешшуба и только ему был обязан своим высоким положением. Потому доказывал преданность государю всеми возможными способами.

Аллавани встретила его прямо у ворот. Он только что откуда-то вернулся и сошёл с носилок.

На женщину Арнуванда посмотрел с пренебрежением. Будто во дворец пришла не знатная дама, а простолюдинка, которая торгует на рынке. Аллавани хотела возмутиться, но сдержалась. Сейчас не до того, не время доказывать выскочке древность своего и мужниного рода, да и опоздал он учиться любезному обхождению. Потому Аллавани просто сказала ему:

— Прошу тебя, пропусти меня к Солнцу, усамувами. Мне прислали письмо с важными новостями, я немедленно должна сообщить о нём великому царю.

— Сейчас не время, женщина. Солнце занят государственными делами, он не принимает просителей.

— У меня государственное дело! — выпалила Аллавани.

— Опять за мужа просить пришла? — скривился Арнуванда.

— Да!

— Я же сказал, великий царь занят важными государственными делами. Не до тебя и не до твоего мужа сейчас. Когда у Солнца время будет, так тебя во дворец и призовут. А пока домой иди, не до тебя сейчас.

С высокомерной насмешкой он оглядел растерянную Аллавани, которая то и дело теребила край платка, куталась в плащ, будто замёрзла летом, и добавил:

— Ты бы не за Хастияра просить ходила, а другого мужа себе подыскивала. Что время терять?

Он усмехнулся, повернулся и скрылся в воротах, пока женщина не опомнилась. Стражи невозмутимо затворили двери прямо перед её носом.

Тут Аллавани захотелось побыть немного не благородной женщиной, а самой настоящей простолюдинкой. Чтобы ответить наглецу как положено, самыми последними бранными словами. Да поздно ей уже меняться.

Но что же теперь делать? Не уходить же домой ни с чем. Аллавани стояла в нерешительности, не знала, что предпринять. Сейчас бы ей хоть немного изворотливости ума, как у мужа, или решительности, как у сестры. Всю жизнь Аллавани оберегала семья, её ценили за добрый нрав. Но вдруг наступило время, когда некому стало о ней позаботиться. Наоборот, теперь помощи ждали от неё.

Иной раз, в самые тяжёлые минуты просыпаются способности, о которых человек не подозревал. Решение вдруг нашлось само собой. Не пускают к царю? Найдётся, кто нисколько не ниже лабарны, кого он обязан будет послушаться!

Аллавани поспешила в покои царицы. Вот кто всегда выслушает и поможет. Только таваннанна,[159] великая царица хеттов.

Титул сей носила Данухепа, вторая супруга Мурсили Великого, мать Хаттусили. Урхи-Тешшуб, однако, не был ей внуком, ибо его отец, Муваталли, родился от Гашшулавии, первой жены царя.

Однако по обычаям Хатти именно Данухепа носила и до самой смерти будет носить титул таваннанны, равный лабарне.

На счастье Аллавани, царица хеттов находилась дома, во дворце. Аллавани почти вбежала в её покои, настолько волновалась. Остановилась на пороге, чтобы дух перевести. Данухепа сидела в кресле, украшенном затейливой резьбой. На его спинке позолоченные львы возлежали в пышных зарослях цветов и трав. Великую царицу Хатти окружали два десятка молодых девушек — жриц. Они пряли и вышивали цветными нитками. Одна громко, нараспев читала с таблички священный гимн о победе Бога Грозы над Змеем. Хоть и не ко времени он был, обычно его читали на праздновании Нового Года. Но царица предпочитала слушать о божественном, а не россказни и сплетни.

— Подошла к норе Инара,

Где с сынами Змей скрывался,

Приготовила ловушку,

Чтоб сгубить скорее Змея.

Бог Грозы и человек,

Помогали в том богине.

Стол Инара там накрыла

Самый лучший и богатый.

И сказала так богиня:

«Выходи скорее, Змей,

Я устроила здесь праздник!»

Девушка замолчала, как только увидела Аллавани возле дверей. Данухепа тут же обернулась к ней.

— Аллавани! Давно тебя не видела! Проходи сюда.

Девушки тут принесли кресло для Аллавани, поставили рядом с царицей. Данухепа принялась любезно расспрашивать гостью о новостях. Любой, кто увидел бы сейчас царицу, решил бы, что это простая добрая старушка. Пусть богато одета и носит замечательные драгоценности. Да ещё и произносит речи не хуже, чем жрецы и посланники. Но должно быть, её любимое занятие — вышивать и возиться с внуками.

Это было не так. Несмотря на внешность доброй бабушки, Данухепа держала в ежовых рукавицах многочисленное семейство, не давала разгораться скандалам и дрязгам. А иные из них, если дать углям воспламениться, взметнули бы пламя до небес, и велись бы ожесточённее, чем сражение при Кинзе.

Слово за слово, Аллавани рассказала царице о том, что привело её сюда. Да под конец разговора даже расплакалась, когда говорила о самоуправстве Арнуванды. Она, конечно, знала, что женские слёзы на других женщин не действуют, но всё равно, они сами градом потекли.

— Ну, не плачь, не плачь, девочка, — увещевала таваннанна, — я поговорю с непутёвым. Так поговорю, что места мало будет, и ему, и его шакалам-прихлебателям.

Первые слова она произнесла мягким, чуть скрипучим старушечьим голосом, а в последних звенел металл. Бабки боялся даже отошедший ныне к богам пасынок. особенно когда она вот так речи начинала, с добродушной улыбкой, будто пирожок свежеиспечённый откушать предлагала.

Бабка вызвала Шунашшуру, нынешнего Первого Стража и коротко допросила его. Тот, хоть и побледнел под её властным взглядом и даже начал заикаться, но ни на один вопрос не ответил утвердительно.

— Не знает ничего, — с досадой произнесла бабка, отпустив Первого Стража.

— Может врёт? — предположила старшая из её девушек, наперсница.

— Нет, не знает. Вижу, когда врут.

Следующим на зов явился малознакомый Аллавани человек. Она знала только его имя, Яррилим, и то, что был он доверенным царицы. С ним она уже беседовала не в полный голос. Он склонился к её уху и что-то шептал. Закончив, отступил на шаг. Она кивнула, он поклонился и сразу удалился.

Данухепа нахмурилась и решительно поднялась с кресла. Несмотря на почтенный возраст, осанка у неё была истинно царственной. Какие бы хвори не досаждали этой женщине, ни на лице, ни в походке это не отражалось.

Урхи-Тешшуб, ныне коронованный как Мурсили, третий этого славного имени, встретил царственную бабку с некоторым недоумением. Данухепа явно пришла в неурочный час, когда никаких важных государственных дел не