объявил торговую блокаду Японии, и статья Зорге в номере «Франкфуртер цайтунг» (он успевал в это время писать для газеты обширные аналитические материалы!) так и называлась: «Япония сопротивляется блокаде». Заканчивалась она тревожным пассажем: «В японском сопротивлении есть одна сила, ставящая предел как суровости блокады, так и самой политике окружения, производимой противником. Это японские вооруженные силы. Отнюдь не легко разгадываемый, иногда очень взрывчатый характер японца все время держит врагов Японии настороже, не давая им решиться на беспощадное осуществление блокады и политики окружения. В этом заключается суть японской силы сопротивления»[575].

3 октября Зорге сообщил, основываясь на данных «Инвеста»: «…если начавшиеся переговоры между Америкой и Японией не дадут результата, уже до середины октября империя нанесет удар по Индокитаю и Сингапуру». Учитывая, что перспектив достижения компромисса между Вашингтоном и Токио не просматривалось, о чем хорошо было известно в Кремле от других источников, дело шло к скорой войне. Телеграмма Зорге вновь была доложена Сталину и другим руководителям Советского государства, а «Инсона» было приказано поблагодарить за присланные в последнее время материалы[576].

В тот же день Зорге отправил еще одно сообщение, на расшифрованной версии которого была проставлена резолюция: «Выяснить… почему же попадает телеграмма к нам на 5 день после ее получения». В заблудившемся почти на неделю в московских кабинетах чрезвычайно важном послании говорилось о снижении военной активности Квантунской армии и невозможности ее возобновления, по крайней мере, до марта следующего – 1942 года[577]. 4 октября, в день своего рождения – последний, отпразднованный на свободе, Зорге передал из Токио продолжение сведений о передислокации частей Квантунской армии и резюмировал: «…войны в текущем году не будет»[578]. Это была последняя переданная и полученная в Москве шифровка Рихарда Зорге.

Вскоре после того как был разрушен «первый главный миф» Зорге – о том, что он якобы сообщил точную дату нападения Германии на Советский Союз – 22 июня, появился «миф номер два» – о том, что исключительно благодаря информации нашего героя поздней осенью 1941 года Сталин решился перебросить с Дальнего Востока «сибирские дивизии», решившие ход великой битвы под Москвой и, в некотором смысле, исход всей Второй мировой войны. Еще в 1990-е годы против этой версии высказался бывший начальник одного из управлений НКВД Павел Анатольевич Судоплатов. Будучи весьма информированным человеком и высоким профессионалом, он довольно точно сформулировал основные моменты в истории сложных взаимоотношений Москвы со своим агентом в Токио: «К информации, поступавшей по этой линии из кругов премьер-министра Коноэ, и высказываниям германского посла Отта в Москве относились с некоторым недоверием. И дело было не только в том, что Зорге привлекли к работе впоследствии репрессированные Берзин и Борович, руководившие Разведупром Красной Армии в 20—30-х годах. Еще до ареста Боровича, непосредственного куратора Зорге, последний получил от высшего руководства санкцию на сотрудничество с немецкой военной разведкой в Японии. Разрешение-то получил, но вместе с тем попал под подозрение, поскольку такого рода спецагентам традиционно не доверяют и регулярно перепроверяют во всех спецслужбах…

Трагедия Зорге состояла в том, что его героическая работа и поступающие от него сведения не использовались нашим командованием. Исключительно важные данные о предстоящем нападении Японии на США, о неприсоединении Японии к германской агрессии против СССР в сентябре – октябре 1941 года так и осели в наших архивах.

А дивизии с Дальнего Востока перебросили под Москву в октябре 1941 года лишь потому, что у Сталина не имелось других готовых к боям резервных боевых соединений. Если же информация Зорге при этом и учитывалась, то не играла существенной роли в принимаемом решении. Сообщения о том, что японцы не намерены воевать с нами, регулярно поступали с 1941 по 1945 год от наших проверенных агентов, занимавших должности советника японского посольства в Москве и начальника службы жандармерии Квантунской армии, который передавал нам документальные данные о дислокации японских соединений в Маньчжурии. Кроме всего прочего, нам удалось расшифровать переписку японского посольства в Москве с Токио, из которой следовало, что вторжение в СССР в октябре 1941 года Японией не планировалось»[579].

С этими словами трудно спорить. И все же… что касается последней части заявления Судоплатова, то стоит вспомнить: во-первых, информация Зорге о невступлении Японии в войну относилась к более продолжительному периоду – вплоть до весны 1942-го, а не только к октябрю 1941 года (о чем, скорее всего, Судоплатов мог и не знать, ибо числился по другому ведомству – НКВД). Во-вторых, Судоплатов точно не был в курсе относительно политической роли Зорге и Одзаки как модераторов агентов влияния Кремля в японском истеблишменте и об их вкладе в изменение направления планов войны Японии с севера на юг. В-третьих, информация Зорге лета – осени 1941 года по поводу японских военных приготовлений не «осела в архивах», она регулярно, хотя и с преступным опозданием, докладывалась Сталину. Это означает, что, вкупе с многочисленными источниками, часть из которых указал Судоплатов, она играла чрезвычайно важную, если не важнейшую, роль в подкреплении идеи о переброске дивизий при том, что других боеспособных соединений действительно попросту не было. Так что при ближайшем рассмотрении миф оказывается не таким уж мифом: роль Зорге в спасении Москвы пусть и не была решающей, главной, но все же оказалась значительна и крайне важна. Цена его сообщений – спасенные жизни, а что может быть дороже?

«В августе 1941 года, – вспоминал Михаил Иванов, – МИД Японии устроил для дипкорпуса просмотр национальной оперы “Но-о”. По политическим соображениям советский посол на просмотр не пошел, и билеты были предложены 1-му секретарю и мне. Наши семьи в связи с войной были эвакуированы в СССР. Мероприятие происходило в старинном особняке; прибывших гостей отправляли во внутренний сад, где угощали японскими яствами и легкими напитками. Там я вновь встретил Рихарда. Он был в легком тропическом костюме. Как всегда, оставаясь внешне веселым, но внутренне сдержанным, Рихард переходил от одной группы дипломатов и журналистов к другой.

По окончании коктейля вместе со всеми мы прошли в зал и заняли места в заднем ряду. Вскоре начался спектакль, и он весь был поглощен сюжетом представления. В самых патетических местах он то одобрительно, то с возмущением вскрикивал, вызывая расположение японцев, любящих свою старинную оперу. Он был, пожалуй, одним из немногих иностранцев на том приеме, кто с пониманием и неподдельным интересом оценивал музыку и игру актеров»[580].

Рихард Зорге вообще был одним из немногих – из тех, которым, по известному выражению, обязаны жизнью очень и очень многие. Превосходивший в своем искусстве перевоплощения любых звезд театра, он не знал еще, что его собственное представление уже отыграно. Утром 18 октября 1941 года Зорге был арестован.

Глава