чуть более трех лет национального дохода, тогда как в 1910 году она составляла более семи лет. В каждом случае за несколько десятилетий стоимость частной собственности уменьшилась в два-три раза (рис. 10.8).

Чтобы объяснить этот крах, мы должны принять во внимание несколько факторов. Я представил подробный количественный анализ в предыдущих работах, поэтому здесь я просто подытожу основные выводы, оставив более подробное обсуждение для политико-идеологического контекста, в котором происходили эти изменения. Отметим, что многочисленные источники, доступные для оценки эволюции собственности в различные периоды (записи цен на недвижимость и акции, переписи зданий, земли и фирм и т.д.), несмотря на их недостатки, достаточно хороши, чтобы четко установить основные порядки величин. В частности, физическое разрушение домов, зданий, заводов и другой собственности во время двух мировых войн, хотя и значительное (особенно из-за массовых бомбардировок, проводившихся в 1944-1945 годах, что короче, чем боевые действия 1914-1918 годов, но на более широкой географической территории и с использованием гораздо более разрушительных технологий), может объяснить лишь часть потерь собственности: от четверти до трети во Франции и Германии (что очень много), и максимум несколько процентов в Великобритании.

Остальная часть падения была обусловлена двумя группами факторов сопоставимой величины, которые мы проанализируем по очереди. Каждый из них объясняет чуть более трети общего снижения отношения частной собственности к национальному доходу во Франции и Германии (и почти половину в Великобритании). Первая группа факторов включает экспроприации и национализации и, в целом, политику, направленную на снижение стоимости частной собственности и власти владельцев собственности над остальным обществом (например, контроль арендной платы и разделение власти с представителями рабочих на предприятиях). Другая группа факторов связана с низким уровнем частных инвестиций и доходности этих инвестиций в период 1914-1950 годов, в основном потому, что большая часть частных сбережений была одолжена правительствам для оплаты войн, в обмен на облигации, которые потеряли большую часть своей стоимости из-за инфляции и других факторов.

Экспроприации, национализации-санкции и "смешанная экономика"

Начнем с экспроприации. Один из ярких примеров связан с иностранными (в основном французскими) инвестициями в России. Перед Первой мировой войной союз между Французской республикой и Российской империей нашел материальное воплощение в огромных выпусках облигаций российского правительства и многих частных компаний (например, железных дорог). Газетные кампании (часто субсидируемые взятками от царского режима) убеждали богатых французских инвесторов в надежности российского союзника и безопасности российских облигаций. После большевистской революции 1917 года Советский Союз решил отказаться от всех этих долгов, которые, по его мнению, лишь продлевали существование царского режима (что было не совсем неправдой). Великобритания, США и Франция направили войска на север России в 1918-1920 годах в надежде подавить революцию, но безрезультатно.

На другом конце рассматриваемого периода решение Насера национализировать Суэцкий канал в 1956 году привело к экспроприации британских и французских акционеров, которые владели каналом и получали дивиденды и роялти от его эксплуатации с момента его открытия в 1869 году. Повинуясь старым привычкам, Великобритания и Франция направили войска, чтобы вернуть свои активы. Но Соединенные Штаты, опасаясь, что страны глобального Юга попадут в руки Советов (особенно новые независимые страны, которые вполне могли национализировать или экспроприировать собственность, особенно собственность бывших колониальных хозяев), предпочли отказаться от своих союзников. Под давлением Советов и американцев две бывшие колониальные державы были вынуждены вывести свои войска и признать то, что отныне стало очевидным для всех - а именно, что старый собственнический колониальный мир прекратил свое существование.

Экспроприации иностранных активов в совершенстве иллюстрируют политико-идеологический сдвиг, произошедший в мире в первой половине двадцатого века. В период между 1914 и 1950 годами сама концепция собственности изменилась под воздействием войны и социально-политических конфликтов. Существующие права собственности, которые в 1914 году казались незыблемыми, к 1950 году уступили место более социальной и инструментальной концепции собственности, согласно которой назначение производительного капитала заключается в содействии экономическому развитию, социальной справедливости и/или национальной независимости. Экспроприации сыграли важную роль не только в сокращении неравенства между странами (поскольку бывшие колонии и страны-должники вернули себе право собственности на себя), но и в сокращении неравенства внутри самой Европы, поскольку иностранные инвестиции были одним из любимых активов богатых, как мы узнали, изучая записи о парижских поместьях. Особенно высокий уровень неравенства доходов в Великобритании и Франции до Первой мировой войны - по сравнению, например, с Германией - может быть в значительной степени объяснен размером доходов, полученных от иностранных инвестиций богатых британских и французских граждан. В этом отношении внутренние режимы неравенства, наблюдаемые в Европе, были тесно связаны со структурой неравенства на международном и колониальном уровне.

Обратите внимание, что в Европе также были волны национализации (в некоторых случаях настоящая национализация-экспроприация), степень которой варьировалась от страны к стране. В целом, вера в частный капитализм была сильно поколеблена экономическим кризисом 1930-х годов и последовавшими за ним катаклизмами. Великая депрессия, вызванная крахом Уолл-стрит в 1929 году, ударила по богатым странам с невиданной силой. К 1932 году в США, Германии, Великобритании и Франции без работы осталась четверть рабочей силы в промышленности. Традиционная доктрина laissez-faire о невмешательстве государства в экономику, которая преобладала во всех странах в XIX веке и в значительной степени до начала 1930-х годов, была окончательно дискредитирована. Почти везде произошел сдвиг в пользу интервенционизма. Правительства и народ, естественно, требовали объяснений от финансово-экономических элит, которые обогащались, ведя мир к краю пропасти. Люди начали представлять себе формы "смешанной экономики", включающие определенную степень государственной собственности на фирмы наряду с более традиционными формами частной собственности или, по крайней мере, усиление государственного регулирования и надзора за финансовой системой и частным капитализмом в целом.

Во Франции и других странах эта общая подозрительность к частному капитализму была усилена в 1945 году тем, что значительная часть экономической элиты подозревалась в сотрудничестве с немцами и непристойной наживе во время оккупации (1940-1944). Именно в этой наэлектризованной атмосфере во время освобождения прошла первая волна национализаций: они затронули в основном банковский сектор, угольные шахты и автомобильную промышленность, включая знаменитую "национализацию-санкцию" Renault. Луи Рено, владелец автомобильной фирмы, был арестован как коллаборационист в сентябре 1944 года, а его заводы были захвачены временным правительством и национализированы в январе 1945 года. Другим видом санкций против капитала был налог национальной солидарности, установленный законом от 15 августа 1945 года. Это был специальный прогрессивный налог на капитал и прибыль, полученную во время оккупации, единовременный налог, чрезвычайно высокая ставка которого стала еще одним ударом по судьбе отдельных лиц. Налог представлял собой единовременный платеж, основанный на оценке состояния по состоянию на