— Как ваша фамилия?

— Меня зовут Томми, — ответил босоногий. — Беспокоиться нечего.

Коридор, идущий через весь дом, был открыт. Темпл вошла туда.

— Куда ты? — спросил Гоуэн. — Подожди здесь. Темпл, не отвечая, пошла по коридору. Позади слышались голоса Гоуэна и босоногого. В открытую дверь задней веранды светило солнце. Вдали виднелись заросший травой склон и огромный сарай с просевшей крышей, безмятежный в залитом солнцем запустении. Справа от двери ей был виден угол не то другого здания, не то крыла этого же дома. Но она не слышала ни звука, кроме голосов от входа.

Шла Темпл медленно. Потом замерла. В прямоугольнике света, падающего в дверной проем, виднелась тень мужской головы, и она повернулась, намереваясь бежать. Но тень была без шляпы, и, успокоясь, Темпл на цыпочках подкралась к двери и выглянула. На стуле с прохудившимся сиденьем сидел, греясь в лучах солнца, какой-то человек, его лысый, обрамленный седыми волосами затылок был обращен к ней, руки лежали на верхушке грубо выстроганной трости. Темпл вышла на веранду.

— Добрый день, — поздоровалась она.

Сидящий не шевельнулся. Темпл медленно пошла дальше, потом торопливо оглянулась. Ей показалось, что краем глаза заметила струйку дыма из двери дальней комнаты, где веранда изгибалась буквой Г, но струйка пропала. С веревки между двумя стойками перед этой дверью свисали три прямоугольные скатерти, сырые, сморщенные, будто недавно стиранные, и женская комбинация из выцветшего розового шелка. Кружево ее от бесчисленных стирок стало походить на шероховатую волокнистую бахрому. Бросалась в глаза аккуратно пришитая заплата из светлого ситца. Темпл снова взглянула на старика.

Сперва ей показалось, что глаза его закрыты, потом она решила, что у него совсем нет глаз, потому что между веками виднелось что-то похожее на комки грязно-желтой глины. «Гоуэн», — прошептала она, потом пронзительно крикнула: «Гоуэн!», повернулась, побежала, не сводя взгляда со старика, и тут из-за двери, откуда, казалось, она видела дымок, послышался голос:

— Он глухой. Что вам нужно?

Темпл снова повернулась на бегу, продолжая глядеть на старика, и шлепнулась с веранды, приподнялась на четвереньках в груде золы, жестянок, побелевших костей и увидела Лупоглазого, глядящего на нее от угла дома, руки он держал в карманах, изо рта свисала сигарета, у лица вился дымок. Попрежнему не останавливаясь, она вскарабкалась на веранду и бросилась в кухню, где за столом, глядя на дверь, сидела женщина с зажженной сигаретой в руке.

VI

Лупоглазый подошел к крыльцу. Гоуэн, перегнувшись через перила, бережно ощупывал кровоточащий нос. Босоногий сидел на корточках, прислонясь к стене.

— Черт возьми, — сказал Лупоглазый, — отведи его на задний двор и отмой. Он же весь в кровище, как недорезанный поросенок.

Потом, щелчком отшвырнув в траву окурок, сел на верхнюю ступеньку и принялся отскабливать грязные штиблеты блестящим ножичком на цепочке.

Босоногий поднялся.

— Ты что-то говорил насчет… — начал было Гоуэн.

— Псст! — оборвал тот. Подмигнул Гоуэну и, нахмурясь, кивнул на спину Лупоглазого.

— И опять спустишься к дороге, — сказал Лупоглазый. — Слышишь?

— Я думал, что сами хотели присматривать там, — сказал тот.

— Не думай, — ответил Лупоглазый, соскабливая с манжетов грязь. — Ты сорок лет обходился без этого. Делай, что я говорю.

Когда подошли к задней веранде, босоногий сказал Гоуэну:

— Он не терпит, чтобы кто-то… Ну не странный ли человек, а? Будь я пес, тут из-за него прямо цирк… Не терпит, чтобы здесь кто-нибудь выпивал. Кроме Ли. Сам не пьет совсем, а мне позволяет только глоток, и будь я пес, если у него не кошачья походка.

— Он говорит, тебе сорок лет, — сказал Гоуэн.

— Нет, поменьше, — ответил тот.

— Сколько же? Тридцать?

— Не знаю. Только меньше, чем он говорит. Старик, сидя на стуле, грелся под солнцем.

— Это папа, — сказал босоногий.

Голубые тени кедров касались ног старика, покрывая их почти до колен. Рука его поднялась, задвигалась по коленям и, погрузясь до запястья в тень, замерла. Потом он поднялся, взял стул и, постукивая перед собой тростью, двинулся торопливой, шаркающей походкой прямо на них, так что им пришлось быстро отойти в сторону. Старик вынес стул на солнечное место и снова сел, сложив руки на верхушке трости.

— Это папа, — сказал босоногий. — Он и слепой, и глухой. Будь я пес, не хотел бы не видеть и даже не чувствовать, что ем.

На доске меж двумя столбами стояли оцинкованное ведро, жестяной тазик и треснутая посудина с куском желтого мыла.

— К черту воду, — сказал Гоуэн. — Как насчет выпивки?

— Вам, пожалуй, больше не стоит. Будь я пес, вы налетели машиной прямо на то дерево.

— Ладно, хватит. У тебя нигде не припрятано?

— В сарае должно быть чуток. Только тише, а то он услышит, найдет и выплеснет.

Босоногий подошел к двери и заглянул в коридор. Потом они спустились и пошли к сараю через огород, уже заросший побегами кедра и дуба. Босоногий дважды оглядывался через плечо. На второй раз сказал:

— Там ваша жена, ей что-то нужно. Темпл стояла в дверях кухни.

— Гоуэн, — позвала она.

— Махните ей рукой, что ли, — сказал босоногий. — Пусть замолчит, а то Лупоглазый нас услышит.

Гоуэн помахал ей рукой. Они вошли в сарай. У входа стояла грубо сколоченная лестница.

— Вам лучше подождать, пока я влезу, — сказал босоногий. — Она подгнила, обоих может не выдержать.

— Что же не починишь? Ведь каждый день лазишь по ней.

— Пока что она служит неплохо, — ответил босоногий.

Он поднялся. Гоуэн последовал за ним через лаз во тьму, испещренную желтыми полосками проходящих сквозь щели в стенах и крыле лучей заходящего солнца.

— Идите за мной, — сказал босоногий. — А то ступите на неприбитую доску и опомниться не успеете, как очутитесь внизу.

Глядя под ноги, он прошел по чердаку и вынул из кучи прелого сена в углу глиняный кувшин.

— Только сюда Лупоглазый и не заглядывает. Боится поколоть свои нежные ручки.

Они выпили.

— Я вас уже видел здесь, — сказал босоногий. — Только вот как зовут, не знаю.

— Моя фамилия Стивенс. Я покупаю выпивку у Ли вот уже три года. А он когда вернется? Нам нужно добраться до города.

— Ли скоро будет. Я вас здесь уже видел. Три-четыре дня назад тут был еще один человек из Джефферсона. Как его зовут — тоже не знаю. Говорун — это да. Все рассказывал, как взял и бросил свою жену. Давайте выпьем еще, предложил он; потом умолк, осторожно присел, держа кувшин в руках, склонил голову и прислушался. Через минуту снизу донесся голос:

— Джек.

Босоногий взглянул на Гоуэна, отвесив в