Иоанна, то в наше время такой прорыв допустим не только для зла, но и для всякого блага, прежде всего для любви. Поэтому мы не можем ожидать от себя столь чистой устремленности к разрушению, схожей с Иоанновой. Я никогда не наблюдал в своей практике ничего подобного, исключая некоторые тяжелые психозы и криминальные расстройства. Благодаря духовной дифференциации вследствие Реформации, в особенности же благодаря развитию наук (изначально распространяемых падшими ангелами), мы уже приняли в себя изрядную толику тьмы, и сравнение с чистотой древних (и некоторых позднейших) святых было бы не в нашу пользу. Наша относительная чернота нам, разумеется, ни к чему. Да, она смягчает воздействие злых сил, но, с другой стороны, делает нас уязвимыми и относительно нестойкими к ним. Поэтому требуется больше света, доброты и моральной крепости, а негигиеническую черноту надлежит смыть, насколько это получится и насколько это вообще возможно, иначе мы не сумеем воспринять темного Бога, который возжелал стать человеком, и выстоять, не погибнув при этом. Необходимо пользоваться всеми христианскими добродетелями, заодно (ибо проблема выходит за рамки морали) с мудростью, которой алкал еще Иов. Но тогда она была сокрыта у Яхве, иными словами, пребывала в божественном забвении. Высший, совершенный (τέλειος) человек, зачатый «неизвестным» отцом и рожденный Мудростью, олицетворяет трансцендентную сознанию целостность, выступая в облике puer aeternus (вечного юнца) — «vultu mutabilis albus et ater»[750]. В этого мальчика предстоит превратиться Фаусту, расставшись со своей преувеличенной однобокостью, из-за которой он видел дьявола только вовне. Провидчески Христос вещает: «Если не будете, как дети…», ведь у детей противоположности естественным образом слиты; здесь имеется в виду тот мальчик, который порожден зрелостью мужского духа, а не бессознательное дитя, которое надо оставить позади. Кроме того, как уже говорилось, Христос намечал и принцип некоей морали для зла.

743 Чуждая и нежданная, как бы посторонняя, жена, облеченная в солнце, появляется вместе со своим младенцем в потоке апокалиптических видений. Она принадлежит иному, грядущему миру. Поэтому ее младенец, как иудейский Мессия, восхищается Богом, а матери долго придется скрываться в пустыне, где она будет питаться от Бога. В те дни людей непосредственно и насущно занимало вовсе не сочетание противоположностей (дело будущего), а воплощение света и добра, обуздание concupiscentia (плотского вожделения) и утверждение civitas Dei (града Божьего) в ожидании грядущего через тысячу лет пришествия Антихриста, который возвестит ужас конца времен, то есть эпифанию гневного и мстительного Бога. Агнец, преобразившийся в демонического овна, провозглашает новое Евангелие, Evangelium aeternum (вечное), основным содержанием которого, помимо любви к Богу, будет страх Божий. По этой причине Откровение, как классический процесс индивидуации, завершается символом священного брака — свадьбой Сына и Матери-невесты. Однако этот брак вершится на небесах, куда не ступит «ничто нечистое», то есть вне опустошенного мира. Свет вливается в свет. Это и есть программа христианской эпохи, которую нужно осуществить, чтобы Бог смог воплотиться в тварном человеке. Лишь в конце времен сбудется видение о жене, облеченной в солнце. Признавая эту истину, папа, побуждаемый к тому Святым Духом, возгласил догмат Assumptio Mariae (вознесения Марии), к вящему изумлению всех рационалистов: в небесном свадебном чертоге Мария с Сыном — как невеста и как София — с Божеством вступает в брачный союз[751].

744 Этот догмат своевременен во всех отношениях. В нем, во-первых, фигурально сбывается видение Иоанна[752]; во-вторых, подразумевается завершающая время свадьба Агнца; в-третьих, воспроизводится ветхозаветный анамнесис Софии. Эти три признака предвосхищают вочеловечение Бога: второе и третье — воплощение во Христе[753], тогда как первое — в тварном человеке.

18

745 Теперь все зависит от человека: чудовищная сила разрушения вложена в его руки, и вопрос только в том, сумеет ли он устоять перед искушением применить эту силу, усмирить ее духом любви и мудрости. Вряд ли он сможет сделать это самостоятельно. Ему нужен «заступник» в небесах, тот самый восхищенный к Богу мальчик, который приносит «утешение» и сделает целостным человека, до сих пор остававшегося фрагментарным. Что бы ни означала целостность человека, или самость, как таковая, эмпирически она есть спонтанно продуцируемый бессознательным образ жизненной цели, независимый от желаний или страхов сознательного ума. В этом образе представлена цель полного человека, реализация своей целостности и индивидуальности, по своей воле или против нее. Движителем этого процесса выступает влечение, которое заботится о том, чтобы все, присущее индивидуальной жизни, в нее входило, согласен ли с этим субъект или нет, осознает ли он то, что происходит, или нет. Разумеется, с точки зрения субъекта налицо большая разница между тем, знает ли он, что живет, понимает ли, что делает, и считает ли себя ответственным за то, что задумано или сделано. Что такое сознательность или ее отсутствие, исчерпывающим образом изложено в словах Христа: «Человек! Если ты знаешь, что делаешь, ты благословен, но, если не знаешь, ты проклят как преступивший закон»[754]. Перед судом природы и судьбы бессознательность никогда не признается оправданием, напротив, за нее полагаются суровые наказания — вот почему вся бессознательная природа тоскует по свету сознания, которому, тем не менее, так упорно сопротивляется.

746 Конечно, осознавание сокровенного и сохраняемого в тайне втягивает нас в неразрешимый конфликт; по крайней мере, так дело видится со стороны сознания. Однако символы, исходящие из бессознательного в сновидениях, указывают на столкновение противоположностей, тогда как образы цели представляют их счастливое соединение. Здесь мы находим эмпирически ощутимую помощь со стороны нашей бессознательной природы. А задача сознания состоит в том, чтобы понять эти намеки. Если этого не случается, процесс индивидуации все равно продолжается, вот только мы оказываемся его жертвами, и судьба тащит нас к той неустранимой цели, до которой мы добрались бы своим ходом, прилагая усилия и выказывая терпение, чтобы понять numina (нумены) на нашем пути. Отныне все зависит лишь от того, в состоянии ли человек взобраться на более высокий уровень нравственности, то есть более высокий уровень сознания, чтобы дорасти до сверхчеловеческой силы, которую вручили ему падшие ангелы. Однако самостоятельно он продвинуться дальше не сможет, пока не разберется досконально в собственной природе. К несчастью, здесь преобладает ужасающее невежество — и не менее ужасающее нежелание накапливать знания о своей сущности. Впрочем, и сегодня люди, от которых этого ждешь менее всего, порой проявляют поразительную догадливость и ощущают, что в психологическом отношении с человеком что-то должно произойти. К сожалению, слово «должно» указывает на отсутствие понимания; никто не ведает пути к цели. Можно, конечно, надеяться на незаслуженную милость