Шрифт:
Закладка:
– Алека – старшим воеводой. Лазутчиков и заговорщиков – в подземелье, – отрубил господин Илм. – Смертной казни у нас не полагается, так пусть посидят. В Сенеже хорошие подземелья. Никакой виселицы не надо. С год их даром покормим, а там уж и хоронить пора.
– Да. Точно. Ты у нас государственный ум. Все правильно излагаешь. А с остальными что делать? Что ж ему, весь совет разогнать?
– Не, нельзя. Тогда они все в заговорщики подадутся.
– То-то и оно! Да ладно, чего далеко ходить. На днях в Овсяницах старикан один расхворался. Сижу, занимаюсь им, слышу вопли и бабий вой. Прибегаю за околицу – драка. Местные парни пришлых бьют. Тех самых, которые из Поречья и из-под Лодий к нам перебрались. А может, наоборот, пришлые местных метелят. Девок не поделили или еще чего. Серьезно так дерутся, до вил и кольев дело дошло. А рядышком на заборе телохранитель мой сидит. Наблюдает. Интересно, вишь, ему.
– Так не тебя же метелили! – огрызнулся Обр. – Как только ты разнимать полез, я сразу…
– Угу. И тоже с колом.
– А чего? С колом-то сподручней.
– Ничего мы не сделаем. Прав был господин Лунь. Влезли – и теперь весь век мучиться. Если раньше не убьют.
– Доску бы вам, – ляпнул разомлевший от сытной еды Обр.
– Доску? – качнул бровью Варка. – По головам всех лупить, пока не очухаются?
Обр замялся. Подумал – не тайна ли это. Решил – не тайна. И рассказал. Не о себе, а так, вообще. Есть, мол, в Загорье такая доска.
Слушали внимательно. Господин Илм недоверчиво поджимал губы, зато Варка мрачнел на глазах.
– Да. Аннушка говорила что-то такое. Я думал – бредит. Надо же, жуть какая!
– Не, не скажи, не скажи, – возразил Илка, наместник Трубежский, – мне бы такая доска очень пригодилась. Ты только представь. Все на своих местах, все работают, никто не ворует. Никаких тебе заговоров, никаких интриг. Надо воевать – идут строем и с песнями.
– Гад ты все-таки, умник!
– Угу. Потому еще здесь и держусь.
– Точно гад! – не вытерпел Обр. – Тоже, как все, власти над людьми хочешь.
– Сдохнуть я хочу! – пробормотал Илка. Резко отодвинул тяжелый стул, встал, отошел к окну. – Побыстрее сдохнуть.
Варка мгновенно оказался рядом, тоже поглядел в окно на бреннские крыши. Спросил тихо:
– Сколько ночей не спал?
– Не помню. Наплевать. Дай чего-нибудь. Мне ж работать еще. И бросить нельзя. Все Пригорье на мне. А теперь еще и Поречье.
– Дам, конечно. Но ведь не первый раз уже. Вредно.
– Вот и отлично! То, что надо.
– Ты бы поговорил с ней.
– Говорил.
– Она дура.
– Я знаю. Но это не помогает.
* * *
На пустоши под лиственницей они оказались, шагнув прямо с порога ратуши. Варка приостановился, погладил корявый ствол, провел рукой по мягким иголкам.
– Вот чего, – сказал он, строго глядя на Оберона, – я это сделаю. Должен сделать, пока могу.
Громадные крылья распахнулись, закрыв полнеба. Обра сейчас же сбило с ног.
– Предупреждать надо! – заорал он.
– Иди спать. Завтра с утра ты мне понадобишься. – Сказал, оттолкнулся и улетел.
Ишь, распоряжается. Оберон поднялся, потирая ушибленное место, проводил взглядом белую птицу, которая, сверкнув в лучах закатного солнца, затерялась среди тонких розоватых облаков. Поглядел в пустое небо и пошел к Нюське. Принес купленный в Бренне подарок – целую охапку ярких шелковых лент, всех цветов, какие нашлись у безмерно довольного дядьки на бреннском базаре. Нюська, тихо лежащая на высоких подушках, на подарок едва взглянула. Провела исхудавшей рукой по шелковой радуге и, нащупав запястье Обра, тихонько сжала его. То ли спит, то ли дремлет, то ли просто от слабости говорить не может. Обр стиснул ее лапку двумя руками. Если бы передать ей хоть частичку своей силы. Могут же крайны. Вот, рыжая точно может. Но, видно, тут и рыжая Жданка помочь ничем не могла. Постояла в сторонке, шмыгая носом, и шагнула прямо в широкое окно. Что-то их всех нынче летать потянуло. Ну, может, им от этого легче.
Оберон летать не мог и потому остался сидеть, держа Нюську за руку и неизвестно на что надеясь.
Разбудил его свист. Еле разогнувшись – так все затекло, – Обр присмотрелся к Нюське. Теперь она спала по-настоящему. Тихо, ровно дышала.
Осторожно выглянул из окна. Короткая белая ночь уже кончилась. Светлое небо снова сияло розовым золотом. Под лиственницей, которая еще оставалась в тени, маячил Варка в длинном, до пят, сильно истрепанном плаще. На плече болталась полупустая торба. Обр решил не беспокоиться по поводу умывания, натянул куртку, спустился вниз, по пути завернул на кухню, прихватил кое-чего пожевать.
– Пошли, – сказал Варка, крепко стиснув Оброву руку, – учти, там высоко. Придется прыгать.
– Ладно, – отозвался Обр и сейчас же упал с высоты в две-три сажени в высокий, развесистый, полный мясистых лопухов и злющей крапивы бурьян.
– Раньше выход был на второй этаж, прямо в спальню, – растолковал, поднявшись из бурьяна, покрытый цепкими колючками Варка, – а потом дом сгорел. Вот так и вышло.
И верно, под ногами трещали скрытые в траве горелые доски, похрустывал битый кирпич.
– А чего это темно так, – удивился Оберон, – вроде уже рассвело.
– Это в Пригорье рассвело. Здесь белых ночей не бывает.
– А где мы?
– Далеко. Очень далеко.
– А, – только и сказал Обр.
– Вылезай, пошли отсюда.
Вылезли, пошли по пустой узкой улице. Все дома заколочены, кругом поросшие травкой кучки старого мусора, битое стекло, черепица, какие-то тряпки. Но воздух теплый и пахнет приятно. Медом, что ли?
Обр принюхался получше.
– Что за запах?
– Липы. Это ж Липовец.
– Что овец?
– Город так называется. Липы цветут. А еще розы. Хорошо. Раньше здесь только гарью пахло.
Варка замотался в плащ, натянул капюшон на самый нос.
– Тут чего, опасно? – обеспокоился Обр, вспомнив о своих обязанностях телохранителя.
– Для кого как. Для тебя – нет. А я… я родился здесь. Знакомых полгорода. Увидят – разговоры всякие пойдут. А нам сейчас разговоры ни к чему.
Переулочком дошли до кирпичной ограды. Варка перемахнул через нее почти не глядя, будто с раннего детства только этим и занимался. Скорее всего, так оно и было. За оградой оказался… Лес? Наверное, эти вот толстенные деревья и есть липы.
– Сады наместника, – объяснил Варка, – пойдем через них. Так короче, да и не бывает тут никого.
