— М-м. Ваш отец с вами не живет?

— Нет, он живет в «Царе Давиде», но сейчас его там нет, он уехал на несколько дней в Хайфу.

— А по какому адресу?

— Не знаю. Я позвонил в отель, и мне сказали, что он уехал в Хайфу. Адреса я не спрашивал. Может, в отеле знают.

— Хорошо, мистер Стедман. Вроде все ясно. — Комиссар поднялся, завершая разговор.

— Это все?

— Вы можете опять понадобиться, но на сегодня все, — он улыбнулся, разрешая идти.

— Да, но мой паспорт еще у вас.

— О, конечно. — Иш-Кошер снял телефонную трубку. — Паспорт мистера Стедмана принесите, пожалуйста… Что?.. Хорошо, поищите на его столе… О, понятно… Ладно, ничего.

Он положил трубку и повернулся к Рою.

— Человек, который с ним работал, не оставил его на столе, а, видимо, унес с собой. Мы пришлем его вам по почте.

Когда Рой ушел, он снова поднял трубку.

— Авнер? Иш-Кошер. Здесь был молодой Стедман… Нет, ничего особенного, просто он был у Мевамета тем утром вместе с отцом и приятелем отца. А знаешь, кто этот приятель? Ребе Дэвид Смолл… Не помнишь? Он живет в доме пять по Виктори-стрит… Нет, он единственный жилец, отсутствовавший, когда мы всех проверяли после взрыва.

Глава 33

Несмотря на ермолку, инспектор Иш-Кошер был не слишком религиозен, но соблюдал традиции и помнил, как выглядит раввин. Но ребе Смолл этим представлениям не соответствовал. Раввин должен носить бороду и темные одежды, желательно черные. У ребе Смолла не было бороды, и носил он светло-серые летние брюки и полосатый пиджак. Раввин, по крайней мере, не должен ходить без головного убора; ребе Смолл не носил шляпы. Приглашая ребе сесть, Иш-Кошер сразу почувствовал неприязнь.

Инспектор полистал папки на столе, взглянул на ребе и приветливо сказал:

— Недавно мы опрашивали жильцов вашего дома, не ждал ли кто однажды вечером гостей. Вас не было дома, но ваша соседка мадам Розен сказала, что вы только вечером прилетели. Она сказала, что вы раввин из Америки. А в карточке на вашей двери стоит просто «Дэвид Смолл». Вы все-таки раввин?

— Да, я раввин.

— Тогда почему не написано: «ребе Дэвид Смолл»?

— Потому что здесь я не раввин.

— И все же, если из Америки приезжает врач, он пишет на дверях «доктор».

— Это не одно и то же. Врач может оказать помощь в экстренной ситуации, например при несчастном случае.

— Какой вы деликатный человек, ребе! А что вы за раввин?

— Консервативный. Раввин из консервативной американской общины.

— Консервативных раввинов учат иначе, чем наших?

— Нет, не совсем, — покачал головой ребе Смолл. — Теория не сильно различается, различаются подходы. Многие ваши раввины несут официальные функции, а мы редко работаем официально. Большей частью мы имеем дело с эмоциональным и духовным здоровьем членов общины.

— Понятно. — Инспектор внезапно улыбнулся. — Подведем итоги: так вы ждали кого-то в тот вечер, когда приехали?

— Нет, никого.

Иш-Кошер что-то записал, закрыл папку и откинулся в кресле, опять любезно улыбаясь.

— Вы здесь в научном отпуске?

— Нет, просто в отпуске на несколько месяцев.

— Ага, понятно. И что вы здесь делаете, ребе? Осматриваете достопримечательности, занимаетесь в университете?

— Нет, я просто отдыхаю.

— От тяжкого труда в общине? — комиссар улыбался, но в голосе звучал сарказм.

— Что-то в этом роде, — добродушно согласился ребе Смолл.

— Оказывается, вы отдыхаете не только от своей работы, ребе, но и от религии.

— Что вы имеете в виду? — изумился ребе. — Если я не хожу каждую Субботу в синагогу…

— Вы ходите в Субботу покупать машину к некоему Бенджамину Мевамету, которого потом взрывают.

— Откуда вы знаете, что я ходил покупать машину?

— Ну, ребе, — укоризненно развел руками Иш-Кошер, — здесь я задаю вопросы.

— Я договорился о встрече со своим другом, Дэном Стедманом, а он договорился со своим сыном. Он хотел, чтобы я встретился с мальчиком, и я согласился.

— Но он хотел купить машину, заключить сделку — и это в Субботу. Так что же вы за раввин?

Теперь в его голосе звучала явная неприязнь.

Ребе только улыбнулся.

— Как все раввины, я много над этим думал, — терпеливо начал он. — Приверженность традиционной религиозности — держать голову покрытой, соблюдать Субботу по суровому раввинскому уставу, — все это мы делаем отчасти по привычке, отчасти потому, что от нас этого ждут; мы показываем пример другим, чтобы поддержать традиции и авторитет раввина. Не думаю, чтобы кто-то считал, что человеку это нравится. Как говорил Исайя: «Говорит Господь: Я пресыщен всесожжениями вашими… они отвратительны Мне. Новомесячий и Суббот не могу терпеть». Это довольно строго, но дает повод предположить, что Господь Исайи предполагал конформизм и религиозные конвенции в целом.

— Господь Исайи! — Иш-Кошер был взбешен. — Скажите, ребе, вы верите в Бога?

— Для полицейского вроде вас нужен ответ «да» или «нет».

— Я… — задохнулся комиссар.

— Это трудный вопрос, — спокойно продолжал ребе, — есть три варианта ответа…

— Варианта?

— Конечно. Вы спросили, верю ли я в Бога. Вы имели в виду меня теперешнего или меня вчерашнего, а может, меня трехлетней давности? И что такое «верить»? Вот опять вопрос: верить так, как я верю, что дважды два — четыре? Или что свет проходит в секунду определенное расстояние? Я этого сам никогда не видел, но видели люди, в чью компетентность меня научили верить. А может, верить, как я верю, что был такой Джордж Вашингтон, который завоевал для американских колоний независимость от Британии, или что был человек по имени Моисей, он сделал то же самое для евреев в Египте. Если подумать, можно найти много форм веры, и все разные. И наконец, третий вариант — вера в Бога. Кто он — человек? А может, необъяснимая субстанция? Тот, кто чувствует нас, людей, и отвечает на наши просьбы о помощи? Или тот, кто так далеко от нас, что совсем не интересуется нами? Или же кто-то, кто был вечно? Но, говоря более обобщенно, я чувствую, что вера иногда появляется, а иногда исчезает, что у вас, что у главного раввина или даже у Папы Римского.

Иш-Кошер с трудом собрался с силами.

— Я не собираюсь вести с вами теологические споры…

— Я как раз думал, зачем же вы меня вызвали.

— У Мевамета на тот вечер была назначена встреча с вашим другом Стедманом. Я хочу знать, состоялась ли она.

— Я больше не виделся с мистером Стедманом, но помню, как он говорил сыну, что не собирается