Шрифт:
Закладка:
Четырнадцать лет она была императрицей. Почти столько же времени Империя воюет на соседнем континенте.
Не так давно она посчитала, сколько времени видела супруга и получилось около четырёх лет из этих четырнадцати. В остальное время Милена была одна, в одиночку тягая бремя власти.
«Совершенно одна, — с долей горечи подумала женщина. Ей был всего тридцать один год и Дэсарандес не спешил заводить с ней детей, сказав, что и без того успел наплодить слишком много потомков. С какой-то стороны это было так. Все четыре герцогские семьи взяли начало от его сыновей. — Но сколько ещё лет мне ждать?»
Вопрос не был праздным, однако с учётом вечной жизни самого императора, он успел перенять некоторые принципы бессмертных, отчего время играло далеко не главную роль в жизни Дэсарандеса. Для Милены тоже, ведь алхимия и маги-целители могли сохранять её «свежесть» вплоть до восьмидесяти лет, отчего вопрос потомства стоял обособленно, где-то в углу.
«У него два живых сына, оба на войне, вместе с отцом. Старший — Аелинос, сто два года, младший — Финнелон, пятьдесят один. Оба давно имеют семьи, детей и внуков. Понятно почему Дэсарандес не хочет заводить новых. Для них уже не хватает почётных регалий, титулов и земли».
И всё же, от этих мыслей на императрицу навалилась тоска. Она пробила даже скуку сегодняшнего дня, расколола круговорот обыденности и рассеяла опостылевший порядок вещей.
«Долг, — сказала Мирадель самой себе. — У меня есть долг. Перед Империей и всеми её людьми».
Миллионы мужчин, женщин и детей. Ей казалось, что они все смотрят на неё и ждут решения своей участи.
В такие моменты её зачастую охватывала лихорадочная тревога. Если она шла, то ноги подкашивались, женщину вело, словно пьяницу. Милена старалась быстрее ухватиться за ближайшую стену или предмет интерьера, дабы не упасть от головокружения. Если же подобное проходило на момент, когда она говорила, то Мирадель моментально замолкала и отворачивалось, словно боязливый слуга при общении со строгим господином.
«Я — императрица. Правительница Империи Пяти Солнц!» — мысленно кричала она, но этот титул не означал величия, довольства или гордости, только бесконечный поток липкого ужаса и страха.
К счастью, привычный распорядок дня и до зубовного скрежета знакомый церемониал позволил женщине сохранить трезвость рассудка. Она как всегда делегировала задачи, направляя людей то к дознавателям министра внутренних дел, то к министру налогов, то к высшему жрецу, если дело касалось религии. При столкновении со сложными вопросами, Милена неизменно советовалась с Вентуриосом и своим советом министров.
— Я всё понимаю, — мягко говорила императрица. — Действуйте. Я рассчитываю на вас.
Иногда ей даже казалось, что всё предельно просто, словно она оказалась в дворцовой библиотеке, где каждая книга имела подпись и была внесена в каталог. Мирадель нужно было лишь свериться с ним и найти нужное. Вот только всё портили внезапные, чрезвычайные происшествия, которые быстро напоминали ей, что истина, как обычно, скрывается на дне тюка с соломой, а сама размером не превышает иглу.
В такие моменты женщина не могла сдержать слёзы смеха, так сильно ситуация напоминала абсурд.
«Это не может быть правдой! Каким образом я, шестая дочь худородного графа, погрязшего в долгах и едва ли не выставившего меня на продажу какому-нибудь купцу, умудрилась заполучить такую власть⁈»
В то время ещё совсем юная девушка ничего не знала о власти и принимала её за внешние атрибуты. Полнейшее невежество, но мало что было столь же невидимым, как власть. Милена помнила, как жадно смотрела на монеты — они могли уберечь её от участи «продажи» в семью низкородных, могли даровать лучшие условия жизни, обеспечить тем, чего хотела она, а не тем, что ей предоставляли. Она помнила, как рассматривала на серебрушке профиль Дэсарандеса, который словно незримо присутствовал с самого начала её жизни: во всех щедротах и во всех лишениях. Девушка не ненавидела его. Не боялась. Не любила. Все эти чувства лучше тратить на его слуг. Сам же император… ей всегда казалось, что он где-то слишком далеко.
В собственных мечтаниях, Милена перебирала всё, что могла узнать: слухи, мифы, истории. Всё что люди обычно придумывают на счёт своих правителей. Она представляла себе его, Дэсарандеса Мираделя, словно он находился прямо рядом с ней. Сидел поблизости и смотрел со стороны. Невозможная картина, которая, тем не менее, исполнилась.
Теперь с властью Милены могли сравниться лишь величайшие правители древности, которые, по слухам, объединяли всю Гаодию. А по рукам миллионов людей ходили монеты уже с её профилем, хоть на обратной стороне продолжал размещаться профиль Дэсарандеса.
— Что? — переспросила она, возвращаясь из грёз. — В каком городе тысячи голодающих?
— В Тирсе, моя госпожа, — склонился чиновник, — окраина Кашмира. Бахианцы, когда присоединялись к лорду Челефи, пожгли поля, а доступ к морю Гурен…
— Знаю, — срезала она его, — блокируется вольными городами, с которыми теперь идёт война. Но что поделать? Продукты, в первую очередь, доставляются армии, а у нас намечается очередной мятеж.
«Люди? Какие люди? Крестьяне и горожане? Обычно они страдают молча. Уходят в новые поселения, просят милостыню, продают своё тело или тела своих детей. В общем, как-то обустраиваются. Главное — правильно подать им ложь, почему нет помощи. Нигель Санторион сумеет придумать долженствующую причину. Не даром мой муж называет его скользкой змеёй».
Так далеко от народа, от сточных ям жизни, от бед простых людей, как не быть тираном? Сколь не были бы решения Милены взвешенными, разумными и честно выстраданными, они обрушивались на головы, как булавы, и разили, словно копья. Да и как иначе? На что и намекал негодяй-поэт Юалд Герен, своей «Одой переливов».
— Впрочем, что на этот счёт думает мой министр военных дел? — перевела она взгляд на Косто Лоринсона.
Мужчина на мгновение задумался, а потом произнёс:
