– А то.

Ложку Фара в итоге выбросил.

Мы выгребли из воронки всех зэков. На рваном дне осталась бурая хлюпкая масса, в которой утонули миски, пряжки, дешёвые портсигары и прочая дребедень. Загрузили в телегу побольше хануриков, чтобы во второй ходке шлось полегче, и потащили телегу назад, к лабиринту из грузовиков. Сивый быстренько слазал в боевую машину пехоты. Наверное, прикарманил себе какую-нибудь мелочь, да только не подал виду, а я до него не докапывался.

– Я вот думаю. – Кирпич толкал перекладину вытянутыми руками. – А ведь в тылу сейчас живут.

– Живут. – Я толкал перекладину грудью. – И мы живём.

– Не-е. Я о другом. Там живут! Понимаешь? Ну, там, в парк ходят, на гитаре играют, мороженое едят и… ну, собак выгуливают. И не прячутся. Просто идут и не прислушиваются, ветер это или «Жало» летит. И в пруду купаются со всякими надувными матрасами.

– Холодно сейчасв пруду, – заметил Фара. – И мороженое холодно.

– Ну да… – потупился Кирпич. – Холодно. А они едят!

– И я бы не отказался. Но мне и фруктовых палочек хватает.

– Вот… – протянул Кирпич. – И им там хорошо.

– А тебе плохо? – спросил я с неожиданной для самого себя злобой.

– Да нет, почему. – Кирпич качнул головой. – Я не жалуюсь, просто удивляюсь.

– Осторожнее, – я показал на преградившую нам путь гусеничную ленту.

Мы протащили телегу через ленту и дальше пошли молча. Даже Фара притих. В словах Кирпича не было ничего особенного – мы с Лешим о таком часто говорили, – но лично меня подкосил сам факт, что их произнёс Кирпич. Подобные мысли по определению не должны приходить в его голову, а тут пришли, и мне стало грустно.

Нагнав «Зверь», мы пристроились за кормой. Сыч, ясное дело, не собирался тормозить для нашего удобства, но мы и так справились. Нацепили на телегу крюки, завели под днище цепь и махнули Кардану. Он краном кормового подъёмника перекинул телегу на палубу, а мы вскарабкались по бортовой лестнице. Сгрузили хануриков в мусорное отделение и сразу отправились во вторую ходку.

Вообще хануриков предписывалось сгружать в отделение холодильное, однако оно располагалось неудобно – с правого, то есть с противоположного от печей борта, – и печники просили нас пользоваться именно мусорным, если только ханурикам не предстояло денёк-другой тухнуть в очереди. Сегодня очередей в печи не было.

Пока мы дважды носились к воронке и обратно, топливный отряд покончил с заправкой «Зверя», а Кардан взялся за покраску палубы. Белая крыша – наш опознавательный знак. Ночью мы её подсвечивали прожекторами. «Зверь» не трогали ни свои, ни чужие. Ни с земли, ни с воздуха. Пожалуй, «Зверь» считался самым безопасным местом на десятки километров вокруг. Безопаснее любого бункера с его защитными приблудами. От нас лишь требовалось всегда быть на виду.

Перекинув телегу с последними зэками на палубу, мы добежали до морды «Зверя» и полезли наверх. Слева от лестницы на страховочных верёвках висел Леший. Он резиновым скребком чистил двухметровый иконостас, вделанный в корпус «Зверя» и спрятанный под стекло. Один Леший за ним и ухаживал. Раз в неделю свешивался к иконостасу на верёвках, иногда брал и ведро стряпкой, но стекло всё равно оставалось каким-то мутным, намертво закопчённым, и образа за ним угадывались смутно.

К вечеру Леший вернулся на крышу. Сифон и Малой задержались жечь зэков в ночную вахту. Шпала подменил Черепа у дробилки. Кардан подменил Сыча за рычагами управления. Остальные отправились спать.

В жилом отделении у каждого отряда была своя теплушка, но сегодня я бы с радостью перебрался к снабженцам, то есть к Лешему с Черпаком. На ужин Черпак сварил гороховую кашу, и у нас в теплушке кто-то так напердел, что не помогла бы никакая маска. Я почувствовал себя как в душегубке. Ну, знаете, раньше по фронту такие разъезжали. Вроде грузовиков с герметичным фургоном, куда сгоняли ненужных пленных и пускали угарный газ. Вот и теплушки у нас почти герметичные: ни окна, ни продуха, только дряхлая вентиляция под потолком, возле единственного плафона. Мы вчетвером обвинили друг друга в газовой атаке. Я на всякий случай обматерил Кирпича, слишком уж радостно он посмеивался, и повыше застегнул молнию спальника, заодно по самую макушку накрылся одеялом.

Спали мы на двухъярусных шконках с панцирными сетками. Сколько ни подкручивай натяжные болты, сетка провисала и скрипела от любого движения. Утробный гул «Зверя» съедал редкие поскрипывания, и они не мешали, а вот если Фара начинал как одурелый ворочаться во сне, я просыпался. И сейчас проснулся, не зная, который час и долго ли ещё до рассвета. Подумал, что Фара опять вертится. Да и бог с ним. Меня затягивало обратно в сон, когда я уловил быстро оборвавшийся скрип. Он донёсся от шконок, где лежали Кирпич и Сивый. Затем послышался едва различимый шелест одежды. Это Сивый спустился со второго яруса и явно намылился наружу.

Я бы решил, что Сивому приспичило, однако он чересчур осторожно сдвинул задвижку и чересчур аккуратно прикрыл за собой дверь. Значит, что-то задумал.

Сон пропал, и я поторопился расстегнуть спальник. Спрыгнул на пол и услышал, как на первом ярусе умиротворённо посапывает Фара. Наскоро одевшись, обогнул завал в теплушке, мысленно обругал Кирпича, вечно разбрасывавшего свои вещи, и вышел в тёмный коридор.

Дверь у снабженцев была приоткрыта. Плафон они пока не выключился предположил, что Сивый зачем-то отправился к Лешему, но тут увидел, как в коридоре мельком осветилась лестница. Сивый выбрался на палубу – поднял люк и на несколько секунд пустил в коридор белый свет прожекторов.

Я кинулся следом.

Вылез на крышу. Заслонил глаза козырьком ладони и зажмурился. Прожекторы били на всю мощь.

Огляделся. Сивого не увидел.

«Зверь» монотонно гудел в ночи. Палуба чуть подрагивала, но казалось, что мы стоим на месте, а двигатели работают вхолостую. Даже не стоим, а висим в коконе света – вырванные из реальности, кем-то придуманные и вынужденные жить в мире его искажённой болью фантазии.

Я тряхнул головой, отгоняя мимолётное наваждение, и подбежал к развешенному на верёвках белью. Затаился.

Из дымохода слабой струёй вытекал серый дым. Работала лишь одна печь. Значит, Сифон, Малой и Шпала почти разобрались с зэками. Но где же Сивый? Может, действительно пошёл отлить?

Никого не заметив, я отправился на корму. Там по центру, зажатая баками резервного топлива, таилась сральная кабинка. Собранная из профнастила, она прятала раструб обычной стальной трубы. Труба шла вертикально вниз через стену, отделявшую моторное и трансмиссионное отделения, и по ней всё наше дерьмо вываливалось прямиком между гусеницами. Мы пробовали накрыть отверстие