Шрифт:
Закладка:
И Тетрадь ответила:
Он уснул.
Глава 6. Записка для Аннет
Итак, больше всего на свете я боялся сонного паралича. Помимо него я боялся думать о том, что Джеки Чан однажды умрет. Но случилось нечто еще более жуткое[13].
Я начал лунатить.
Я проснулся не в кровати, а на балконе в гостиной.
Стояла смуглая, выжженная ночь. Только одно окно горело где-то вдалеке, ближе к Холму-над-водой. Моя нога была перекинута через ограждение: еще минуту, и я бы полетел вниз. Я осторожно вернул ногу обратно и выдохнул.
Во дворе активно работал пилой отец. Меня он не заметил, и я сел на табуретку возле старого самоката. Рядом, на столике, лежала Тетрадь. Я принес ее с собой? Или она сама принеслась? Я вернулся в комнату и, зная, что в ближайшее время уснуть не смогу, решил проверить одну гипотезу. Открыл страницу ученого Грохида. Надпись о сонном параличе исчезла. Тогда я написал другую: “Лунатизм”.
Закрыл.
Снова открыл.
Лунатизм – гласила новая надпись.
Не имеющее отношения к луне действо под подлинным названием Ражд, когда Тень, желая узреть, во что превращен мир людей, смотрит на него глазами спящего (существа человек) и по возможности – руководит его телом. Речи человека не имеют осмысленности, поскольку Тень не ведает людских языков и произносит бессистемные словесные конструкции. Ражд не опасен для существа «человек». В большинстве случаев Ражд – благо для мира людей и Мира Теней.
Значит, мной руководила Тень. Строчка, что “Ражд” не опасен, успокаивала, но лишь самую малость. Я закрыл Тетрадь и написал на пустой странице “Тень”. Информации получил немного:
Тень – исконный хозяин мира.
Тогда я написал “Мир Теней”
Мир Теней непознаваем. Определение ему дать нельзя, подобрать эпитеты невозможно, Грохид бессилен.
Ну хорошо.
“Как сдать историю?”
На этот вопрос Грохид не ответил, и я, оставив включенным свет, уставился в потолок. Рука машинально сжала край простыни. Я так рехнусь. Что творится вообще?
* * *
Мама сварганила два сэндвича с ветчиной и помидорами и сказала, что я бестолочь. Я ответил: “Спасибо” и “У меня лучшая мама на свете”. Мама снова выглядела расстроенной. На ее телефон пришла эсэмэска: “Сама виновата)))” от кретина-начальника.
– Мам, – сказал я, – используй нож.
– Что? Ты о чем?
– На врагах.
– А-а-а. Ну да. Хороший совет, Дим. Спасибо.
– Нож – лучшее лекарство.
– А не сон ли?
– Нет.
– Мне не нравятся твои мрачные мысли. У тебя все нормально?
– Да.
Выходя из кухни, я обернулся, и повторил:
– Нож – лучшее лекарство.
Я положил в рюкзак ручку (и все) и отправился на учебу. Перекинулся с папой парой слов о погоде, врубил подборку “грустная музыка для пеших прогулок” и спустя двадцать минут оказался в районе школы и хмурого ее соседа – Башни печали.[14]
– Канон, как дела? – догнал меня спортсмен Степан.
– Нормально. А ты как?
– Айда со мной “Послание” записывать? Я все придумал: сначала мы будем подтягиваться, потом я сделаю выход на две и скажу: “Спорт – это жизнь”. И в конце музыка из «Рокки». Как тебе?
– Мы с Ромой уже свое снимаем.
– Понятно. Подтягиваться-то умеешь?
– Полтора раза.
– Так бы сразу и сказал.
Пройдя через металлоискатель, я поздоровался с охранником, после чего заглянул в туалет и пописал. Там же я изучил каждую деталь нарисованного корфа: глаза, ноздри, пятки. Дал ему имя – Стэнли. Но никаких изменений не обнаружил.
– Что с тобой не так, Стэн? – спросил я вслух, догадываясь, что ритуал мы с Ромой провели отстойно. Иначе не было бы у меня этих видений и самовоспроизводящихся роликов. – Бред.
– Канон, я знал, что ты тупица, но ты еще и странный, – услышал я голос Темы Крупного. Он стоял у окна и закуривал сигарету. – “Послание” со мной снимать будешь?
– А ты что, собираешься?
– Меня мамка заставила. Я ей пообещал.
– И что придумал?
– Вообще топчик, смотри: ты меня снимаешь, и я такой: “Мое послание такое: посылайте вы, чтобы не посылали вас”. И я буду это говорить то в тубзике, то в курилке, то на крыше – ну, чтоб по-пацански.
– А я что буду делать?
– Ты? А зачем тебе?
– Это же наше «Послание»…
– Да не. Ты с Ромео же записываешь. А мне поможешь просто.
Он затушил сигарету, и, сказав: «Подумай об этом», вышел из туалета. Я показал Стэнли средний палец и тоже вышел.
В класс явился одним из первых и решил, что пришло время поступить, как настоящий мужчина, как мужик. Альфа-самец.
Написать анонимку и положить на парту Аннет.
Я взял с учительского стола чистый лист бумаги и вывел первую строчку:
Ты мне нравишься.
И вторую:
Текст получился не очень объемным. Нет, двух строчек недостаточно, чтобы впечатлить мадемуазель. Я скомкал лист, засунул в рюкзак, а на следующем написал:
Ты мне нравишься.
P.S.: даже очень.
Так лучше. Но все равно мало. Я взял третью бумажку, и уродливым почерком написал:
Смотрю на тебя каждый день.
Ты мне нравишься.
P.S.: даже очень.
Я окинул послание критическим взглядом. Какая-то чушь. Я что – маньяк, чтоб смотреть каждый день? Надо смягчить посыл.
Смотрю на тебя почти каждый день.
Но нравишься ты мне всегда.
P.S.: даже очень.
По телу побежали мурашки. Вот это манускрипт! Я вытащил флакон нового парфюма и брызнул. Напрасно. Анька по запаху сразу прознает. Я написал: “Я знаю, что ты читаешь детские комиксы” и – вы уж извините меня за вольность – нарисовал пенис. Психанул.
После чего взял последний лист, чтобы написать финальную версию, без парфюма и прочих штуковин.
Смотрю на тебя почти каждый день. Мне нравится смотреть на тебя. Потому что ты мне нравишься. Ты бы мне нравилась, даже если б я на тебя не смотрел.
Записка получилась роскошной: поэтической и вообще – ну вы сами видите. Не успел я положить ее Аньке на стол, как приперся Рома:
– Люблю избавляться от проклятий по
