В комнате можно не убирать, белье можно брать в шкафу, а вот пищу надо изредка варить. Жизнь — это еда и питье.

Кое-какой опыт, братцы, хочу вам передать. Все советы проверены лично, ибо каждый совет — капля моей крови или кусок обожженного тела.

Список ты уже завалил? Итак, мой первый совет: до вечера ходи покуривай, пока не захочешь есть. А уж тогда волей-неволей.

Высматривая кастрюлю, не бери самую большую и широкую. Во-первых, в нее проваливается пропасть крупы. Во-вторых, варево уже через дней пять про­киснет. И в-третьих, у нее нет крышки, а стиральная доска, которой я накрывал, придает пище банный при­вкус. Поэтому не бери эту кастрюлю. Кстати, жена потом называла ее тазом.

Если из бутерброда торчит горящий окурок, то переложи сливочное масло из пепельницы в масленку.

Не вздумай пальцем пробовать сковородку — это не гигиенично для сковородки. Есть простой способ — плюнь в нее. Если пойдет дым — значит, накалилась.

У тебя позеленели сардельки. А зачем ты их поло­жил в стиральную машину — холодильник же рядом?

Если каша полезла из кастрюли, то переложи ее в другую, побольше. Если полезла из большой, то клади в ведро и вари дальше. А если уж полезла из ведра на плиту, тогда, братец, ты переложил крупы.

Проще всего сварить мясной суп. Поэтому я сове­тую покупать рыбу, она быстрей варится. Лучше всего взять пельмени — на них все написано. Но лично я покупал колбасу. Это настоящий мужской продукт. Съешь пару кружков, и ничего тебе не надо, кроме воды.

Если ты сунул голову в раскаленную духовку, то потом сразу сунь в холодильник — сбалансируется.

От мелкого шрифта начали слезиться глаза — не волнуйся. Значит, на кухне тлеет сервант из чешского гарнитура. Потуши.

Не вешай носки над плитой при помощи канцеляр­ских скрепок. Носок из супа ты легко выловишь, но скрепкой можно подавиться.

У тебя в салате появился запах керосина — значит, туда попал бензин. Поменяй местами бутылки из сер­ванта и туалета. В какой то из них подсолнечное масло. А может, и не в них. Подумай, не потому ли голубым пламенем рявкнула утром сковородка.

Если ты второй час не можешь вытащить руку из банки с огурцами, то зачем ты ее туда засунул? Есть простой способ сохранить половину рассола. Уж за­сунь руку подальше, до самого дна, и неожиданно для себя подними банку над головой. Тогда он двумя струями хлынет в щели между кистью руки и горло­виной банки. Одна струя проскочит в рукаве на спи­ну — это убыток. Вторая выльется в миску. Это по­кажи жене, сам не пей — они любят экономных. Те­перь бей банку. Огурцы будут в стеклах и в пищу мужчине не годятся.

Тебе захотелось чашечку черного кофе с моло­ком — свари. Если оно получится густоватым и ложеч­ка, как балерина, грациозно стоит в кофе, значит ты заварил гречневую муку из соседней банки. Попей чаю.

Зачем вылезшие из кастрюли лишние макароны ты лепишь на бок плиты? Они потом засохнут и, как об­ломанные зубы ведьмы, забелеют по вечерам.

Чего я хотел сказать? Да, у тебя может появиться чувство, будто в животе перекатывается небольшая гантелька. Но меня беспокоило другое. После отъезда жены некая дама на работе стала со мной изящной и светлой, как торшер. Но стоило с ней заговорить, как из моего чрева начинал бормотать пьяный. Одна­жды я хорошо расслышал неприличное слово. При­шлось даже разговорами с дамой не осквернять супру­жеских отношений. Это все те самые макароны, кото­рые я вытаскивал из кастрюли в виде плотношнуро­ванного белого клубка. Я никогда не видел гордиевого узла, но из макаронов не рубился.

Иногда на тебя будет накатывать тоска, противная, как болотная хлябь. Будет казаться, что ты погиба­ешь. Выбрось это из головы. Есть мужские работы — и есть женские. Наше место у камня и металла. Оста­вим им колхозы, легкое производство и среднее маши­ностроение. Жизнь — это не еда и питье.

Хватит, братец, философствовать. Готовься встре­чать жену. Не надо заметать мусор под стол — там сразу видно. Гони его под сервант. Вынеси этот дурац­кий ящик с черепками столового сервиза. Ну и ну, у тебя тоже заржавела ложка из чистого серебра, а говорят, что не окисляется. Потри ее «царской вод­кой». Не может быть, ты выпил другую, не царскую.

А какие у тебя отношения с соседями? Попроси соседку убрать квартиру и приготовить обед. Наше место у стали и гранита. А сам иди — сбрей щетину.

В общем, братец, без женщины мужчина прожи­вет — двадцать четыре рабочих дня. Больше не про­бовал. Но мой приятель прожил двадцать пять. И ни­чего. Сейчас в больнице лежит с язвой.

Да, братец, не посылай эти советы в «Работницу». Пусть все останется между нами, мужчинами.

Идиотка

Утром к нам в кабинет вскользнул красный, распаренный завхоз Лягушевич. Конечно, при такой фамилии надо бы ему быть не распаренным, а зеленым.

— Везем, — хрипло сказал Лягушевич и действи­тельно позеленел от радости.

Молодой ученый Веня, перспективный, как алмазные россыпи, бросился к Лягушевичу и спрутообразно обвил его своими длинными руками. Лягушевич без воздуха посинел. Наш руководитель, доктор наук Дэн Иванович, вытащил изо рта трубку и засунул ее за ухо — волновался старик. Я вытащил из-за уха сига­рету и сунул ее в рот — тоже ведь волновался.

Рабочие втащили агрегаты в кабинет, и весь день настройщики устанавливали ее — прогнозирующую диагностирующую машину АБВГД-500. Она на все отвечала и все решала — только информацию пода­вай.

На второй день машина добродушно урчала, как кот у рыбы, и подмигивала красными огоньками.

— С вас причитается, — сообщил Лягушевич.

— Коньяк, — подтвердил я.

— Сколько? — из вежливости спросил Лягушевич.

— Две, — хлопнул его по плечу Веня.

— Бутылки, — уточнил Дэн Иванович.

Лягушевич заметно порозовел и незаметно ушел — свое дело сделал.

— Ну, товарищи, — потер руки Дэн Иванович,— опробуем, узнаем, что мы за ученые. Значит, так: на ввод надо сунуть в нее две научные статьи — самую первую и самую последнюю. Вениамин, начинайте!

Веня улыбнулся — знал себе цену и без машины. Он сунул в щель статьи и нажал кнопку. АБВГД-500 защелкала, замигала, заныла, будто ей не то сунули. Через три