Улыбка Хэнка стала болезненной, будто он пересиливал физическую боль:

– Забавная у тебя мама.

– У-у, веселее некуда. Мы с самого детства наизусть знали эту жуткую легенду. Нам все уши прожужжали, что нужно слушаться родителей, иначе придет Ла Йорона[6] и убьет нас, и надо слушаться маму-мексиканку, иначе она выйдет из себя и свернет нам шеи. Потом, конечно, целую вечность будет плакать и искать нас, но сперва убьет.

– Может, стоило ее послушаться? Вдруг бы подвернулся хороший парень.

Я фыркнула, хмыкнула и покачала головой:

– Нет. Она подкидывает мне кого попало.

– А ей и невдомек… – Хэнк решительно отодвинул меня от плиты и отобрал лопаточку: – Дай сюда. Иди вон помидоры нарежь.

Я уступила ему контроль над говядиной и принялась искать доску и нож.

– А откуда ты узнал, что я уже здесь?

Хэнк ответил не сразу – я даже оглянулась и посмотрела на него. Он явно тянул время.

– Хэнк!

– Я разговаривал с человеком, который тебя подвез. Он сказал, что наткнулся на тебя на горной дороге.

– О! Рейнджер Джетро с сексуальными глазами и подбородком Джорджа Клуни!

Я широко улыбнулась наконец-то отыскавшейся деревянной разделочной доске, вспомнив, как весело было флиртовать. Как жаль, что он такой красавец! Я почти не сомневалась, что, будь он менее хорош собой, я позволила бы ему меня поцеловать. А если рейнджер Джетро хорошо целуется, я, может, оставила бы ему свой номер телефона для… ах, для чего угодно!

Да, у меня уже давно ничего такого не было, и – да, настолько он соблазнителен.

Я не планировала развлекать звонящих теннессийских джентльменов, но ведь планы могут поменяться. Кроме того, мобильный по-прежнему ни черта не ловил – даже и назови я рейнджеру свой телефон, это бы ничего не дало.

– Он с тобой что, флиртовал?

– Да, он со мной флиртовал, – я приподняла бровь в ответ на резкий тон Хэнка. – И, между прочим, делал это просто мастерски. Столь виртуозный флирт нечасто встретишь в подобной глуши.

– Ну еще бы, если с каждой флиртовать, – пробормотал Хэнк, сердито шуруя лопаткой на сковородке.

Я смотрела на помрачневшего приятеля, обдумывая его слова.

– Если он флиртует с каждой, почему ты спросил, флиртовал ли он со мной?

– Потому что! – Хэнк сердито фыркнул. – Ну хорошо, не с каждой, но ему и не нужно. Он же прирожденный жулик, очаровательный прохвост. Он умеет понравиться – его сложно невзлюбить, но, если ты его снова увидишь, лучше избегай общения.

– Он жулик? – Я не удержалась от смеха.

Рейнджер Джетро отнюдь не показался мне ни жуликом, ни прохвостом, ни аферистом. В нем не было вкрадчивости или приторного заискивания, а, наоборот, чувствовалась естественная склонность выручать побагровевших потных девиц, не отломав у них при этом колесики от чемодана. Разве что пристальность взгляда, которым он одарил меня на прощание, дала понять, что мистер Красавец Парковый Рейнджер – тот еще хищник, несмотря на свою ковбойскую шляпу и замысловатый ремень.

– Я обязан тебя предупредить – он действительно мошенник, хотя и резко завязал лет пять назад. Раньше ведь как было: если у кого угнали машину, то все знали, чьих это рук дело.

У меня отвисла челюсть:

– Рейнджер Джетро крал машины? И давно он вышел из тюрьмы?

Хэнк, видимо, почувствовал неловкость.

– Его ни разу не поймали за руку. Несколько раз арестовывали, но обвинения рассыпались, хотя весь город прекрасно знал, что угонщик – он.

– Но все равно его в городе любят?

Хэнк округлил глаза, смутившись еще сильнее.

– Ну, он же крал машины только у туристов, у местных ни одной не угнал. Разве что Mercedes моего папаши.

Я вздрогнула:

– Как так?

Отец Хэнку достался, мягко говоря, крайне неприятный: категоричный, высокомерный, холодный и, признаться, тот еще шовинист. Познакомившись со мной на весенних каникулах, он с ходу спросил, в рамках какой благотворительной программы меня взяли в Гарвард – по квоте, что ли, для нацменьшинств?

Я ответила – нет, меня приняли на основании оценок и результатов вступительных тестов, а обучение оплачивают мои родители. Тогда папаша Хэнка уточнил, не наркоторговцы ли они у меня.

Чтобы отвязаться, я ответила утвердительно, и Уэллер-старший сразу отошел под предлогом срочного телефонного звонка. Не признаваться же мне было, что они у меня врачи частной практики и ревностные поборники разумной экономии и образования.

– Да. Джетро тогда было лет пятнадцать-шестнадцать.

– И твой отец не настоял на его аресте?!

Хэнк невесело улыбнулся:

– Во-первых, отец не смог ничего доказать. Во-вторых, Джетро вернул Mercedes через три дня без единой царапины. Правда, амбре в салоне стояло как в сортире, но все-таки тачка была налицо.

У меня вырвалось обрадованное прямо-таки ржание:

– Прикольно!

Хэнк тоже засмеялся:

– Как ни драили салон, запах остался…

Я выдержала паузу, не желая отвлекать приятеля от счастливого воспоминания о детстве, а потом вернула разговор в прежнее русло:

– Стало быть, он крал машины и раздавал их бедным, как Робин Гуд?

– Да сейчас! Он угонял тачки для «Железных призраков», местной банды байкеров. У них подпольная мастерская, и Джетро лучше всех поставлял товар на запчасти.

– Но если он был таким виртуозом, все его устраивало и он ни разу не присел, почему же он, как ты говоришь, завязал?

– Должно быть, совесть проснулась. – Хэнк убавил газ и помешал мясо без всякой необходимости, о чем-то сосредоточенно думая. – Многие считают, это из-за Дрю Рануса, федерального охотинспектора, который тут у нас вроде начальника. Когда Дрю только приехал в Грин-Вэллей, Джетро попытался спереть его классический моцик BMW. Дрю его за этим делом поймал и отлупил, но в полицию не сдал. А вскоре Джетро развязался с «Призраками», окончил школу, поступил в колледж и стал рейнджером национального парка.

Ого!

Глаза у меня все сильнее округлялись от восхищения, а Хэнк знай себе выкладывал историю Джетро. Это уже мало походило на безобидные городские сплетни, и мне захотелось сменить тему, когда Хэнк вдруг добавил:

– Но, по-моему, основная заслуга в этом принадлежит Бену Макклюру.

Вот черт, мне снова стало интересно.

– Кто такой Бен Макклюр?