Шрифт:
Закладка:
– Да, я что-то такое припоминаю. Женщина стала кричать, на счастье, мимо проходили местные мужички. Они прибежали на крик, скрутили мерзавца, и он получил семь лет.
Олеся кивнула, достала из кармана платок и, вытерев им лицо, продолжала:
– После этого я перестала вздрагивать от каждого шороха, а Мишка меня по-прежнему охранял.
– И вас стала тяготить его чрезмерная опека? – догадался Зверев.
– Да! – голос девушки вдруг обрел былую твердость. – Я пыталась ему намекнуть, что пора с дружбой кончать, но он не хотел этого понимать. И однажды я осознала, что его забота вдруг превратилась в настоящую ревность – жуткую и устрашающую.
– И Мишка перестал быть «героем вашего романа», – усмехнулся Зверев.
– Он им и не был – героем!
– То есть вам не нравятся герои?
– Почему же, нравятся!
– Тогда чем же вас не устраевает Шаман? Он же вас спас… он же герой.
– Мишка совсем еще ребенок. Его интересуют только игры и детские забавы.
– Вы имеете в виду футбол?
– Не только футбол. А если честно, то мне еще не нравятся его дружки.
– Такие, которые сидят по ночам в подворотнях, поют песни под гитару и пьют портвейн, – подсказал Зверев.
– Да, именно такие. Неужели вы думаете, что они могут нравиться нормальным девушкам?
– Некоторым очень даже нравятся, – усмехнулся Зверев. – Но сейчас не об этом. Расскажите мне все, что знаете о его друзьях.
Олеся наморщила свой хорошенький лобик.
– Не особо много. С его приятелями я вообще не общаюсь. Не люблю блатных.
– Подождите. Если я вас правильно понял, вы ведь с Шаманом примерно одного возраста?
– Так оно и есть.
– Тогда если вы считаете Шамана ребенком, то какие же мужчины нравятся вам?
Олеся как-то неестественно рассмеялась.
– Мне нравятся мужчины постарше, например, такие как вы.
Зверев вздрогнул и удивленно посмотрел на собеседницу. В ее взгляде был вызов, и Павел Васильевич поспешил отшутиться:
– Или как Липницкий?
Олеся рассмеялась, и Зверев в очередной раз отметил, что она очень красива.
– Этот пижон? Ни капельки не нравится.
– А чем же тогда он плох?
– Смазливый, наглый… Считает себя неотразимым, а внутри пустой, как разобранная матрешка.
– Зачем же тогда вы пошли с ним танцевать? Вы ведь знали, что Мишка Шаман этого терпеть не станет.
Олеся вздохнула и пожала плечами.
– До сих пор жалею, что так поступила. Но теперь уже поздно о чем-то жалеть.
Зверев напрягся и снова потянулся за сигаретами.
– Вы сказали, что Мишка общается с блатными. Вы точно никого из них не знаете? Имена… клички…
Олеся поморщилась и вдруг вспомнила:
– Подождите. Кажется, одного действительно знаю, точнее, много о нем слышала. Мишка довольно часто говорил с дружками про какого-то Алмаза. Насколько я знаю, его так же называют Обрубком.
– Видели его?
– Видела пару раз.
– Где?
– Березовская, четыре. Там он вроде живет и со своими приятелями гужбанит целыми днями.
– Молодой?
– Нет. Он уже взрослый мужчина, а еще он сидел.
– За что?
– Не знаю. Он вроде как бывший вор…
– Почему бывший?
– Не знаю, но Мишка как-то сказал, что он воевал и поэтому вором больше быть не может.
– Ах вон оно что… Ну что ж, это все очень интересно.
Дверь запасного выхода отворилась, и на пороге показалась та самая толстуха, которая просила Олесю не задерживаться.
– Леська!!! Долго тебя ждать? – прокричала женщина, косо поглядывая на Зверева. – Кто за тебя работать будет?
Олеся пожала плечами.
– Извините, мне действительно пора идти.
– Последний вопрос. Как по-вашему, Ярушкин мог убить человека?
– Я абсолютно уверена в том, что он этого не делал.
– Почему вы так в этом уверены?
– Мишка не такой и, даже если бы захотел кого-то убить, никогда не стал бы бить со спины. Уж я это точно знаю.
До улицы Березовской Зверев добрался на автобусе. Потом зашел в продмаг, купил бутылку «Столичной» и сунул ее во внутренний карман пиджака. Прошел вдоль серых кирпичных домов, все еще носивших следы, оставленные осколками и пулями – эдакое эхо ушедшей войны. Потом перебрался через поросший густыми кустами овражек по деревянному мосточку и вышел к нужным ему домам. Здесь пахло канализацией и дымом. Старенький дворник, видимо, только сейчас решил сжечь оставшийся еще с зимы мусор. Когда Павел Васильевич миновал арку и вышел к дому номер четыре, его взору открылась весьма живописная картина. Посреди двора, между ровненькими рядами развешанного на веревках белья и еще одной мусорной кучей сидели вокруг самодельного фанерного стола сухопарый мужик и с полдюжины ребят, одетых кто во что горазд. Один из парней сидел, зажмурив глаза, еще один в это время щелкал первого по носу скрученной газеткой. На столе валялась разбросанная колода карт. Под столом лежали четыре пустых бутылки из-под портвейна.
В отличие от прочих, старший из игроков, облаченный в вязаную фуфайку и потрепанное галифе мужчина, даже не посмотрел на незваного гостя. Зверев подошел к столу и тут же обратил внимание на то, что на правой руке незнакомца вместо трех пальцев торчат уже успевшие зарубцеваться культи.
Так вот почему тебя, дружок, Обрубком называют, догадался Зверев.
Незнакомец курил самокрутку, удерживая ее большим и указательным пальцами правой руки.
– Всей честной компании мой пламенный привет! – поздоровался Зверев.
Беспалый как бы нехотя повернул голову, сделал пару коротких затяжек, выдохнул дым и сплюнул себе под ноги.
– Кого ищешь, сердешный?
– Пацаненка одного ищу! Осой зовут, – ответил Зверев, остановившись.
– На что тебе Оса?
– Об этом ему скажу!
Сидевшие за столом парни зашевелились, двое из них вышли из-за стола.
– Вообще-то здесь наш район, а ты, фраер, без приглашения пришел, да еще и буруешь! Знаешь, кто сейчас с тобой разговаривает? – заносчиво заявил один из поднявшихся, тот, что был повыше.
– И кто?
– Это Алмаз! И без его одобрения здесь ничего не происходит.
Зверев посмотрел на беспалого и хмыкнул.
– Ну, здравствуй, Алмаз! Слышал про тебя…
