Шрифт:
Закладка:
На душе сразу же стало легче, потому что я испугался, что диверсанты услышат или увидят непонятное движение в нашей стороне, бросятся в атаку и своей массой буквально сметут членов моей группы.
— Давайте мужики, забирайте тела и сваливайте, — прошептал я, надеясь, что Воронцов сам сообразит, что нужно делать в сложившейся обстановке.
И он мои надежды оправдал. Вероятно, он, как и я, понимал, что нельзя оставлять уничтоженных противников на дороге, потому что их банально могут случайно заметить.
Как только Твердев развернул лошадь, они с чекистом сразу же стали укладывать в неё тела диверсантов, а затем и их личное оружие.
— Красавцы! — похвалил их я, не переставая следить за окружающей обстановкой.
Больше никто из лагеря врага к нам не вышел, и члены группы нормально добрались до условленного места. Убедившись, что они в порядке, я спустился с дерева. Правда, сделал это несколько поспешно, и мой спуск на последнем этапе можно было охарактеризовать как «рухнул с дуба».
Падение случилось из-за того, что я оступился, поставив ногу мимо ветки. Когда же я осознал, что что-то идёт не так, из-за раненой конечности быстро не сориентировался и не вовремя перенёс вес на неё. К счастью, высота была всего метра три, а сырая земля смягчила падение. В общем, отделался лёгким испугом, без переломов и вывихов, но боль всё же была острой и жгучей, и отозвалась она по всему телу. Да так, что я чуть не взвыл. Особенно болели места, где отсутствовала кожа, и были ранения. Но я смог сжать волю в кулак, самостоятельно поднялся и, вытирая выступившие слёзы, направился к группе.
— Отлично сработано, Алёша, — в один голос похвалили меня мужики, когда я подошёл к ним.
Мы пожали друг другу руки, и я заметил на груди Воронцова бинокль.
— Забрал в качестве трофея у одного из их наблюдателей, — сказал он и, показав на лежащие в телеге тела, спросил: — Куда их девать-то будем? Надо, наверное, овражек какой-нибудь найти?
— Это после, — отмахнулся я.
Подошёл к телеге и предложил товарищам обыскать тела, забрав у уничтоженных противников оружие и боезапас.
И пока Воронцов с Твердевым, морщась, занимались сбором трофеев, я принялся осматривать и перезаряжать оружие, чтобы все обоймы были полными.
После того, как дело было сделано, выдал каждому из своих напарников по три винтовки и сказал:
— Вы, товарищ Воронцов, направляйтесь вон к той берёзе, — показал рукой на дерево, что находилось левее лагеря диверсантов, — и занимайте там оборону. А вы, товарищ Твердев, двигайтесь к высокому дереву, что растёт справа от поляны, — тоже показал направление. — Таким образом, лагерь диверсантов у нас окажется в полукольце. Исходя из этого, план второй фазы операции у нас будет такой: вначале я отстреливаю, сколько возможно противников отсюда — с этой точки, на которой мы сейчас находимся. Затем, как только противник, теряя людей, сообразит, с какого именно направления по ним ведётся огонь и попрячется так, что отсюда его достать будет невозможно, я перемещаюсь на позицию к Фёдору Лукичу. Он мне помогает забраться на дерево, и я по максимуму ликвидирую противника с той стороны. После этого, мы вместе с ним, перемещаемся к товарищу лейтенанту госбезопасности. И уже с того дерева я отрабатываю тех недобитков, кого с предыдущих деревьев достать не удалось. Если же в лагере и после этого воздействия останется кто-то живой, то мы вновь возвращаемся сюда. Вы занимаете позиции у корней берёзы и страхуете меня. Я же вновь лезу вверх и сижу там, словно кукушка, ожидая увидеть хоть какое-то движение на поляне и засадить туда свинец, — закончив представления плана операции, спросил: — Есть какие-то вопросы и предложения по существу услышанного?
Как и ожидалось, никаких вопросов, в общем-то, не было. Только вот Воронцов, услышав про кукушек, поморщился.
— «Кукушками» называли финских снайперов в Зимней войне с финнами в 1939–1940 годах, — заметил он.
— Да? — напоказ удивился я, а сам задумался.
Я не был уверен в том, что живущий в этом времени подросток может обладать столь специфической информацией.
«Сейчас интернета нет, и все знания берутся из газет и журналов. А могли ли эти самые журналы и газеты рассказывать о „кукушках“? — корил себя я за невнимательность. — С одной стороны, не могли, потому что про эту не очень удачную для СССР войну особо распространяться не любили. А, с другой стороны, ведь были же ветераны — те, кто воевал на той войне. И, по идее, эти самые участники той войны вполне могли через свои рассказы поведать обществу об этих самых снайперах — „кукушках“».
В общем, решил этот прокол себе в минус не засчитывать. Тем более, что фраза про кукушку была сказана без привязки к той войне, а просто к слову.
Воронцов тоже больше не стал ничего по этой теме говорить, и я подвёл итог:
— Раз никто не против, значит, поступаем, как договорились, — а потом кивнул на лошадку и добавил: — Но первым делом надо привязать Маньку номер два, чтобы не убежала.
Сидя на дереве, я посматривал не только за перемещением неприятеля в лагере, но и на наручные часы, которые дал мне Воронцов. Операцию мы решили начать через двадцать минут поле того, как разошлись. Этого времени должно было хватить обоим членам моей группы, чтобы дойти до определенных им мест, замаскироваться там и ждать, когда я поочерёдно прибуду к каждому из них. Перед тем, как расстаться, я вспомнил об условном сигнале и вновь «покричал» совой. Сейчас три крика должно было обозначать, что к ним приближаюсь я, а не противник. Мне, что очевидно, не хотелось быть случайно подстреленным своими же, поэтому моё воспоминание об условном сигнале было озвучено очень кстати.
Стрелки часов неумолимо отсчитывали последние секунды.
