брезжащая дымка, нашего слуха достигают сладострастные ликующие звуки; взору открываются дикие движения невероятно пышного танца. Это — соблазнительные чары «Горы Венеры», которые в ночные часы открываются тем, в чьей груди пылает преисполненная отваги чувственная страсть. — Привлечённая манящим видением, появляется стройная мужская фигура: это Тангейзер, певец любви. Он поёт свою гордо ликующую песнь любви, поёт радостно и вызывающе, словно бы стараясь привлечь к себе властные волшебные чары. — Ему отвечают с диким ликованием: его окружает густое розовое облако и окутывают восхитительные ароматы, одурманивающие его чувства. В разлившемся перед ним соблазнительном сумеречном свете его зрящему чудо взору открывается чрезвычайно возбуждающий женский образ. Он слышит голос, который со сладостной дрожью поёт ему обольстительную песнь сирен, обещающую смельчаку исполнение самых диких его желаний. Ему явилась сама Венера. — Его сердце и чувства охватывает огонь; жгучая снедающая страсть воспламеняет кровь в его жилах, — с неудержимой силой его влечёт к ней, и он предстаёт пред самой богиней, предстаёт со своей ликующей любовной песней, которую он с величайшим восторгом исполняет ей во славу. — Словно по его волшебному зову перед ним в ярчайшем изобилии раскрываются чудеса Горы Венеры: повсюду начинается бешеное ликование, со всех сторон поднимается дикий радостный крик; в хмельном веселии с шумом приближаются вакханки, в своём яростном танце они влекут Тангейзера за собой, направляя его в жаркие любовные объятия богини, которая с неистовым жаром обнимает его, утонувшего в радости, и увлекает за собой в далёкие и недосягаемые края, в царство более-не-бытия. Они с шумом уносятся прочь, и буря вскоре утихает. И лишь жалобное сладострастное жужжание по-прежнему оживляет воздух, ужасающе громкое веяние ветра, словно дыхание злосчастного чувственного любовного наслаждения, содрогается над местом, где было явлено восхитительное греховное колдовство и над которым ныне снова распростёрлась ночь. — Но уже светает. Издалека снова доносится напев пилигримов. И чем ближе звучат его звуки, чем сильнее день вытесняет ночь, тем более и более радостное волнение охватывает то жужжание, то веяние ветров, которое прежде было вселяющими ужас жалобными звуками про́клятых, — так что под конец, когда в своём великолепии восходит солнце, и напев пилигримов с могучим воодушевлением возвещает всему миру и всему, что есть и живёт, обретённое спасение, — это волнение перерастает в радостный шум возвышенного восторга. Это — ликование избавленной от проклятия греховности Горы Венеры, которую мы слышим охваченной божественным песнопением. Все пульсы жизни, учащаясь, вторят напеву спасения; и оба обособленных элемента, дух и чувства, Бог и природа, заключают друг друга в объятья ради свято единящего поцелуя любви.