Даже в те времена, когда Божье вмешательство видели практически на каждом шагу, находились и «атеисты, безбожные люди»[120]. Одного из них с ужасом в 1648 году описывал Шимон Старовольский: «Вместо исповеди и церковных таинств, солдат всяческими бесчинствами и пьянством развлекался и вместо того, чтобы, идя в битву, поручать себя Господу Богу и петь гимн Богородице, как отцы наши славные делали, он еще смеялся над Господом Богом и говорил (как обычно говорил один безбожный солдат времен хотинской войны [1621], который в связи со своими злодеяниями и дерзостями среди порядочного дворянства выделялся): “Все, какие есть бесы, вам поручаю стеречь в битве все мои недостатки, потому что если я их потеряю, то вы будете отчитываться за меня перед Господом Богом”. Богохульные и недостойные упоминать спасительное имя Иисуса уста; Господь Бог знает, как он окончил свою жизнь»[121].

Кроме безбожников, в армию попадали также различной масти бандиты, которые относились к военной службе как к возможности безнаказанного садизма и обогащения. Это относится прежде всего к челяди, но ведь и у нее имелись свои командиры, которые слишком часто смотрели на их действия сквозь пальцы. Некоторых товарищей впоследствии мучила совесть, примером чего может служить уже упомянутый ранее Станислав Марцинковский, который в своем завещании писал: «В молодые годы я был солдатом – о чем сожалею, Господи, – это о том, что была у меня злая челядь и не одному человеку причинили они зло. В связи с этим я чувствую угрызения совести […]»[122].

Шляхта часто жаловалась на свободную челядь, которая немилосердно опустошала окрестности, через которые проходило и где останавливалось войско. Одним из множества примеров может быть донос Яна Цедровского, управляющего владениями Богуслава Радзивилла на действия челяди королевской гусарской хоругви: «Сейчас большое несчастью терпит Смолевицкое поместье Вашей Княжеской Милости от челяди королевской гусарской хоругви, квартиры которой находятся в Минске»[123].

Заканчивая данный раздел, стоит добавить, что гусары были христианами, однако различных конфессий. Хотя католики римской веры всегда были наиболее многочисленными среди гусар, до середины XVII века также имелось большое число протестантов (после 1517 года римские католики звали их еретиками), православных (называемых схизматиками) и униатов (после 1596 года).

Кальвинистом был, например, герой битвы под Клушино Анджей Фирлей. Кальвинистом был и дед Яна III Собеского – Марек Собеский, один из самых известных гусаров последней четверти XVI века[124]. Хотя как раз он за семь лет до своей смерти в 1598 году перешел в католичество[125]. Во второй и третьей декадах XVII века множество кальвинистов находились в гусарской хоругви литовского гетмана Кшиштофа Радзивилла, который сам был кальвинистом. Кроме них, были там также, хотя и в значительно меньшем количестве, лютеране и православные[126]. Однако после войн середины XVII века польская и литовская шляхта в большинстве своем вернулась в лоно римско-католической церкви. С тех пор в гусарии в подавляющем большинстве служили католики.

Идеальный гусар

Поляки – прирожденные солдаты. Такое мнение о польских мужчинах, особенно шляхтичах, было повсеместно распространено как минимум с XVI века. Откуда же оно взялось? Не только из выдающихся военных подвигов, которыми в XVI–XVII веках могли похвастаться жители Речи Посполитой, но также из их внешнего вида и поведения.

Польский солдат импонировал своей внешностью, а манера держать себя вызывала уважение. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он рожден для битвы. Примеры подобного отношения можно встретить в воспоминаниях иностранцев. Например, Шарль Ожье так описал пехотинцев русского[127] воеводы Станислава Любомирского, которых увидел 28 июля 1635 года под Торунем: «С уверенностью можно сказать, что нигде на свете не найти людей более крепких и мощных, они поражают одним своим внешним видом и манерой ходьбы. Кроме того, у всех у них головы покрыты ужасными шрамами, которые были оставлены московитами и турками. А поскольку головы были бритыми, шрамы эти хорошо видны»[128].

Обратим внимание на три особенности солдат, внушавшие уважение французу: выносливость; бритые головы, на которых были видны следы старых ран; специфическая походка.

Об этом можно прочитать и в других реляциях. Однако прежде чем мы перейдем к ним, добавлю, что фатальное впечатление произвела на француза шведская пехота, которую несколько дней спустя он видел под Мальборком. Шарль Ожье с трудом смог разглядеть в них людей – такими они были грязными, дикими, оборванными и босыми[129]. Это была картина настоящей нищеты и отчаяния. Еще более шокировало его то, что шведы при шотландцах, которых он мог видеть несколько позднее, выглядели вполне сносно.

Разница становилась еще более заметной при сравнении пехоты с кавалерией. Например, о финской кавалерии, боевое применение которой видел Ожье, француз писал: «Я всматривался, где там могут быть дворяне, поскольку те, кого я видел на лошадях, походили на конюхов, так убого и бедно они были одеты»[130].

О польской кавалерии, которой он симпатизировал, Ожье писал несколько раз. Среди прочего, так: «Гусарская хоругвь выехала к нам из стоящего напротив лагеря. Я никогда не видел зрелища более прекрасного»[131].

В другом месте он пишет: «В этот день в село Штумское прибыло бесчисленное число поляков, а среди них – гусары на благородных лошадях и в прекрасной одежде, чтобы показать свое превосходство над шведами»[132].

«Превосходство» состояло не только в наличии благородных лошадей и богатой экипировки. Возникало оно и в связи с фасоном, которого придерживались польские кавалеристы. Замечал данное превосходство и другой француз – Франсуа Полин Далерак, дворянин Яна III Собеского и его супруги Марии Казимировны. В Польше Далерак находился с перерывами более десяти лет. В 1689 году он написал историю спасения Вены, в которой дал обширную характеристику гусарии. В ней появляется такой отрывок: «Гусары являются первыми военными кавалеристами этого королевства так же, как во Франции стража королевской особы. Определенно они – лучшие кавалеристы во всей Европе, поскольку всегда прекрасно выглядят и имеют замечательный характер, а также замечательных лошадей, богатые одежды и великолепные доспехи и оружие»[133].

Так что не только благородные кони, прекрасное оружие, но и прекрасный внешний вид и характер отличали польского рыцаря.

Наблюдения и чувства иностранцев соответствовали тому, как сами поляки оценивали гусарию. Когда 14 июля 1607 года Вацлав Диаментовский увидел 700 русских конных лучников, он написал: «14. приехало до 700