Коттедж семьи Сноу – дом приезжающего на лето приходского священника маленькой Часовни у моря – стоял на крутом утёсе, возвышающимся над берегом. Мэй уже почти достигла берега, когда решила вернуться и поплыла обратно. Ей захотелось узнать, могла ли она действительно увидеть коттедж за ширмой сосен и елей. С трудом. Она поплыла обратно к берегу и села на песок, ожидая, когда хвост исчезнет, и на его месте снова появятся ноги. Как только это произошло, девушка поспешила на вершину скалы. Луна проложила по воде серебристую дорожку прямо к берегу.

Мэй никогда не объяснила бы, как это произошло, но она вдруг почувствовала, что стоит там же, где однажды стояла мать Люси, наблюдая за дочерью, которую считала человеком, возвращающейся из моря. Девушка попыталась вообразить себя на месте Марджори Сноу, наблюдающей, как Люси приближается вплавь прямо к берегу. Её хвост переливался бы в лунном свете. Она бы выбралась на берег и сидела, наверное, с минуту или больше, ожидая, пока хвост начнёт обсыхать, и чешуя, потускнев, превратится в кожу. Возможно, Люси сняла сорочку и, нагая, отжала её, чтобы не накапать в коттедже. Похожие на веер лопасти хвостового плавника обернулись бы ногами, но, пока бы не начался прилив, на песке оставался бы след от хвоста. Яркой лунной ночью Марджори Сноу могла ясно увидеть этот чёткий отпечаток. Это было неопровержимой истиной: её дочь оказалась чудовищем, вышедшим из моря. И в ту же ночь, когда Марджори Сноу совершила убийство, защищая честь дочери, она решила убить и её саму – подбросила яд, которым отравила Перси Вилгрю, герцога Кромптона, в сумочку Люси. Миссис Сноу предпочла прослыть матерью убийцы, чем матерью подменыша. Чудовища.

– Она увидела её! – произнесла Мэй вслух и в тот же миг душистый вечер, напоённый дубовым мхом, подул ей в лицо. – Это она написала записку. Она убила Перси Вилгрю, герцога Кромптона, – прошептала Мэй в зияющую темноту. – И переложила вину на Люси.

7. Телеграмма!

Следующим утром дождь лил пуще прежнего. Мэй слишком переволновалась, чтобы спать. Она сжимала в руке полученное неделей ранее письмо от Этти, отправленное сразу после вынесения приговора. Сейчас девушка вытащила его из сумки для книг и перечитывала, замечая близкий к истерическому тон.

Дорогая Мэй,

Что же нам делать? Думаю, пора навестить дядюшек Года и Барка. Кроме того, что-то неладное творится с Ханной. Ты когда-нибудь читала «Трилби»?

Он о мужчине, который учил молодую женщину пению и управлял ею с помощью гипноза. Кажется, этот противный Стэнниш Уитман Уилер занимается чем-то подобным. Он заставил её покрасить волосы, и, честно говоря, мне кажется, она пребывает в каком-то трансе! В спасении Люси она совершенно бесполезна.

Собственно говоря, теперь нам предстоит спасать их обеих – и Люси, и Ханну!

Пожалуйста, приезжай в Бостон. Мне нужна твоя помощь!

С любовью,

Этти

Как бы Этти поступила с тем, что обнаружила Мэй? Не только с тем, что мисс Гудфеллоу рассказала ей про почерк, но и с тем, как она воссоздала мысли Марджори Сноу, увидевшую дочь, выходящую из моря. Мисс Гудфеллоу заявила, что записка была написана кем-то, кто хотел изменить почерк. Кроме того, пахла табаком и была написана на дорогой бумаге. Преподобный Сноу курил трубку и, Мэй была уверена, писал на хорошей бумаге. Однако она сомневалась, что это преподобный. Девушка была почти убеждена, что записку написала мать Люси, отчаянно карабкающаяся вверх по социальной лестнице, мечтающая, чтобы её дочь вышла замуж за барона или герцога, как многие молодые американки, происходящие из очень богатых семей. И хотя семья Сноу богатством не отличалась, Люси обладала неземной красотой, и мать возлагала на это большие надежды. Но все надежды обратились в прах, если Марджори Сноу обнаружила истинную природу Люси – то, что она русалка.

Однако, прежде чем Марджори сделала это открытие, она обнаружила, что Люси влюблена в Фина. Перси Вилгрю сам видел Фина и Люси, обнимающихся в лесу, и угрожал Марджори и Люси рассказать об этом свидании в клубе «Куодди».

Вот что превратило Марджори Сноу из простой выскочки в убийцу.

Внезапно Мэй услышала громкий стук в дверь. Посетитель! Невероятно. Сегодня даже почтовой лодки не должно быть.

– Мэй! Мэй! Спустись-ка, а-гм, – раздался голос отца. – Это доктор Холмс.

Мэй понятия не имела, что доктор тут делал. Он, конечно, не мог приехать к Хепсибе, её приёмной матери. Доктор Холмс приезжал проведать её два дня назад, хотя ничем толком не мог помочь женщине, перенёсшей инсульт.

Мэй не могла думать о Хепсибе Плам, как о матери: та постоянно была озлобленна и не терпела присутствия Мэй с того дня, как Гар принёс её на маяк младенцем. Сиба пребывала в постоянных приступах – припадках, недугах, заболеваниях, – не хватало слов для разрушительных состояний, которыми она упивалась: ничто не делало Сибу такой счастливой, как болезнь. Она обожала волнение и внимание. Она была хитрой старой лисой, жаждущей попасть в курятник заболеваний и преследующей их с таким нетерпением, будто они питали её исковерканную психику. На младенца у неё времени не было.

Однако больше Сиба не была хитрой лисой. Она наконец-то добралась до большой жирной курицы, серьёзной болезни – обширного инсульта, сделавшего её безмолвной, беспомощной, как младенец; глаза её безучастно смотрели из небытия в небытие.

Мэй сбежала по лестнице встретить доктора.

– Сиба в порядке, – сказала она, глядя на мокрые волосы доктора. – Просто отлично, но посмотрите-ка на себя, доктор Холмс. Вам следовало бы переждать непогоду.

– Не мог. Вам телеграмма. Пришла на мой адрес. От Хью Фицсиммонса.

Телеграмма! На Эгг-Рок никогда не приходили телеграммы. Почему сейчас? Почему Хью отправил ей телеграмму после такого длительного молчания?

– О… о, нет! С ним что-то случилось!

– Нет, ничего подобного. Он хотел сообщить о времени, когда свяжется с вами по телефону.

– Он позвонит мне по телефону?

– Да, на тот, что у меня в кабинете, сегодня в три часа дня.

В Бар-Харборе насчитывалось, наверное, не больше тридцати телефонов, добрая половина из которых принадлежала «летним» и не работала остальную часть года.

– Хью хочет поговорить со мной по телефону? – девушка почувствовала, как глаза наполняются слезами облегчения.

– Да, пойдёмте. Захватите сумку: на тот случай, если придётся переночевать у нас с миссис Холмс.

Мэй бросилась в комнату, схватила какую-то одежду и туалетные принадлежности