ефрейтор Разуваев:

– Ляйнера ранило в шею, но неглубоко. А Терехину пуля попала в грудь.

– Давай, ефрейтор, организуйте перевязку раненых. Галимов!

– Я!

– Осмотри духов. Проверь, все ли мертвые, может, кто притворяется. Остальным собрать вещмешки, все проверить, подтянуть. Как только раненых перевяжут, выступаем.

Отдав команды, сам майор направился к Терехину. Рядом с ним хлопотал Разуваев. Он уже обработал рану, сделал рядовому укол против столбняка и теперь делал перевязку. Любой боец группы мог оказать первую помощь себе или товарищу, причем сделать это не хуже медсестры.

– Как себя чувствуешь? – спросил майор у рядового. – Только честно, играть в героя не надо. Идти можешь?

– Идти могу, – отвечал Терехин. – Вот насчет рюкзака не знаю. Лямка как раз на это место попадает…

– Да дело не в лямке, – добавил Разуваев. – Я посмотрел – выходного отверстия нет. Значит, пуля внутри. Сами понимаете, что может быть.

Переверзев понимал. Оставшаяся в теле пуля – это наверняка воспаление, высокая температура. В ближайших боях Терехин участвовать не сможет. Правильнее всего было бы его сейчас эвакуировать в тыл. Но куда и как? Оставалась надежда, что, если удастся освободить врачей, можно будет вызвать вертолет Международных сил и тогда эвакуироваться всем вместе.

Переверзев повернулся к остальным бойцам.

– Мусагалиев, возьмешь рюкзак Терехина. Тараканов, ты возьмешь его автомат.

– Товарищ майор, как же я без автомата? – пытался протестовать раненый. – Я тогда вообще не боец получаюсь, а как турист какой… Должен же я как-то помогать…

– Ты, главное, иди, – сказал ему Переверзев. – Это и будет от тебя самая большая помощь. Так, что у тебя?

С этими словами он обратился к Лебедеву, который перевязывал Ляйнера. Однако ответил сам раненый:

– Да считайте, что ничего. Царапина – осколком гранаты зацепило, а может, камнем.

– Кровь, правда, идет хорошо, – добавил Лебедев, который как раз закончил перевязку. – Вон какой слой пришлось намотать.

Действительно, шея Ляйнера теперь была такой же толщины, как и голова.

– А чувствуешь себя как? – продолжал допытываться майор. – Голова не кружится?

– Как же она может кружиться после такой перевязки? – отвечал раненый. – Она у меня едва поворачивается!

Послышался смех. Тут подошел Галимов.

– Их было четверо, – доложил сержант. – Трое мертвы, один еще жив, но умирает – много крови потерял.

Майор пожал плечами: спасать вражеского бойца он точно не собирался.

– Так, все готовы? – спросил он. – Раз готовы – подъем.

И, наклонившись к Разуваеву, тихо сказал ему на ухо:

– Иди рядом с Терехиным. Будете двигаться в середине группы. Если совсем плохо будет, дай мне сигнал. Тогда организуем переноску.

И группа двинулась вниз, к кишлаку. На ходу Переверзев взглянул на часы. Было начало четвертого часа. Скоро должен начаться рассвет. По плану они должны были достичь кишлака как раз к рассвету. Но теперь было ясно, что сделать это не удастся. Значит, надо будет постараться подойти к Джуру незаметно и провести разведку. А операцию по освобождению пленных осуществить следующей ночью.

Как известно, идти вниз – не то же самое, что вверх. Группа шла быстро, даже раненые не отставали. По крайней мере так было первые полчаса. Затем Терехин с шедшим рядом Разуваевым стали отставать. Рядовой чем дальше, тем сильнее опирался на плечо ефрейтора и шел все медленнее. Между тем рассвело. Внизу стала видна долина реки, а в дымке виднелись маленькие точки – дома кишлака.

Тут Переверзев объявил привал. Подойдя к Разуваеву, спросил:

– Ну как?

– Хуже, – тихо ответил ефрейтор. – У него температура.

– Давай вводи антибиотик, – сказал майор. – А мы пока соорудим носилки.

У них был комплект складных носилок: ручки, между которых натягивалась палатка. Дома, в Самаре, Переверзев колебался, брать ли этот дополнительный груз. И вот пригодились. Бойцы быстро собрали носилки, и вскоре группа двинулась дальше. Четыре человека, сменяясь, несли раненого. Переверзев первым взялся за ручку, показывая, что намерен участвовать в переноске товарища наравне с остальными.

Чем ближе подходили они к кишлаку, тем меньше нравилось майору, что они движутся по открытому склону – их могли заметить снизу. Не будь у них раненого, он бы еще там, у перевала, свернул круто вниз, к реке. Но теперь все равно приходилось это сделать – не идти же на самом виду!

Группа свернула на крутой склон и стала спускаться, закладывая большие круги – идти прямо вниз с носилками было невозможно. Продвижение замедлилось. Наконец спустились в долину речушки, текущей через кишлак. Но и здесь нельзя было идти быстро – дорогу преграждали крупные валуны, через которые надо было перебираться.

Подошло время обеда, но они продолжали идти. Все были голодны, измотаны, но майор не останавливался. Было нерационально задерживаться на обед, не добравшись до кишлака. Он твердо решил дойти до места, откуда можно было провести разведку, и отдыхать только там.

Наконец, когда, по его расчетам, до кишлака осталось километра два, Переверзев остановил группу.

– Все, здесь обедаем, – сказал он. – Огонь не разжигать, только галеты и все остальное, что не надо варить. Мусагалиев, давай вон туда, на высотку – на окрестности будешь любоваться. Галимов, ко мне.

Сержант подошел.

– Значит, так, Рустам. Надо сходить в кишлак, посмотреть, что и как.

Подчиненный, не говоря ни слова, молча кивнул.

– Ты больше других похож на афганца. Да и язык ты выучил. Автомат оставь. Возьмешь пистолет и пару гранат. Но в бой старайся не вступать. Если будут останавливать – сразу поворачивайся и уходи. Если не остановят – постарайся установить, в каком доме держат наших. Есть ли там наружный пост, сколько человек на посту. Так, давай определимся по времени. До кишлака идти минут двадцать, обратно столько же. Ну, и на разведку даю тебе… скажем, сорок минут. Итого полтора часа. Если за это время ты не вернешься, вышлю группу поддержки. Уже с оружием, в готовности к бою. Все ясно?

– Приказ понял, – отвечал сержант. – Только группу высылать не надо. Ничего это не даст, кроме новых жертв. Лучше пошлите со мной Мусагалиева. Он тоже на местного похож. Он подождет меня возле кишлака. Если на меня нападут, я успею выстрелить, он услышит и доложит вам. Тогда будете принимать решение.

Переверзев подумал и согласился: сержант говорил дело. Галимов подготовился к походу в кишлак: засунул за ремень пистолет, положил в карман гранаты. Надел афганскую шапку, погладил небольшую бородку, которую начал отращивать еще в Самаре.

Куликов, наблюдавший за этими приготовлениями, заметил:

– Нет, Рустам, борода у тебя все же слабовата. Не такая, как у тех парней, с кем мы ночью общались.

– Уж какая есть, – ответил сержант. – У тебя и такой нет. Ринат, ты готов? Тогда пошли.

Два человека поднялись из ущелья и направились в