– Отнесите его к врачу на Джи-стрит, – велит Брайан. – Скажите, что лечение за наш счет, только не как для «Кадиллака», а как для подержанного «Доджа».

Парня подхватывают и волокут.

– Через заднюю дверь, кретины! – рявкает Брайан. – Совсем с ума посходили?

Едва Рама выносят через черный ход, атмосфера в баре возвращается в норму. Мэри Пэт всегда казалось, что здесь как-то чересчур тихо, но, впрочем, все равно уютно.

– Мэри Пэт, ты хоть понимаешь, что натворила?

Она опрокидывает вторую стопку за вечер и смотрит Брайану в глаза.

– Понимаю.

– Ты устроила драку дома у Марти. В его крепости.

– Да разве ж это драка…

– А что, по-твоему?

Она криво усмехается:

– Избиение младенца. Этот сосунок даже ни разу не ударил в ответку.

– Избивать дома у Марти тоже никого нельзя. Будь ты мужиком, тебе уже руки-ноги переломали бы. А то и вовсе замочили бы.

– Делайте что хотите, но сначала дайте мне найти дочь.

Брайан, сощурившись, выпивает свой стакан.

– Джулз? А что с ней?

– Вот это-то я и хочу узнать. Не видела ее со вчерашнего вечера.

– Почему сразу не сказала?

– Сказала. Ему. – Большим пальцем она тычет в лужу крови и блевоты, оставшуюся после Рама.

Брайан морщится:

– Этому недоноску? С тем же успехом могла бы просить у телефонного столба стейк с сыром… Вот мы, – он бьет себя в грудь, – помогаем. В этом районе со всеми проблемами идут к нам. Тебе было достаточно только попросить, и мы бы весь день искали твою Джулз. Все помнят, что ты для нас сделала, что Дюки для нас сделал. Мы здесь за тебя горы свернем, Мэри Пэт.

Он достает из куртки небольшой блокнот и карандаш. Кладет блокнот на стойку и, облизнув кончик карандаша, готовится записывать.

– Рассказывай все, что знаешь.

* * *

– Я поговорю с Марти, замну твою сегодняшнюю выходку, – произносит Брайан, когда она заканчивает, после чего убирает блокнот с карандашом в карман своего «харрингтона». – А ты дай нам сутки.

– Сутки?!

– Это край. А так – от силы часа три. Нужно просто, чтобы ты сидела тихо, а не строила из себя, мать его, Билли Джека[15]. Нельзя бить кого ни попадя направо и налево. Это привлекает лишнее внимание.

– Я не могу сидеть и ждать целые сутки.

Брайан шумно выдыхает:

– Ну ладно, дай хотя бы завтрашний день, до пяти вечера. Мы ее отыщем. Главное, не мути воду, не ходи к копам и не путайся у нас под ногами.

Мэри Пэт закуривает и крутит сигарету в пальцах. Закрывает глаза.

– Ты многого просишь.

– Понимаю. Но представляешь, что будет, если еще больше посторонних заинтересуются нашим районом? Начнут совать нос, выяснять, что да как, кто тут всем заправляет… Мало нам гребаного басинга, так еще и ниггер этот, который убился прошлой ночью. В общем, лишний головняк нам ни к чему. Совсем ни к чему.

Мэри Пэт окидывает бар взглядом, чувствуя, что все только притворяются, будто заняты чем-то своим, а на самом деле наблюдают за ними с Брайаном.

– Хорошо, до пяти вечера буду пай-девочкой. Потом – не взыщите.

Брайан Ши жестом велит Томми налить еще по одной.

– Заметано.

Глава 6

За ночь Мэри Пэт спит максимум часа три, причем не подряд, а урывками минут по пятнадцать, за каждым из которых следует тревожное бдение, метание в постели и безнадега. Потом еще пятнадцать минут забытья – и снова напряженное вглядывание в темноту потолка.

В очередное из таких пробуждений она чувствует, будто сверху на нее тоже кто-то смотрит. А потом отворачивается, оставляя ее наедине со вселенной.

Наутро Мэри Пэт словно зомби. Она с трудом отрабатывает свою смену в Мидоу-лейн-мэнор, надеясь, что никто из пациентов на нее не нажалуется. Соня так и не вышла, рук снова не хватает. Народ только и делает, что судачит о гибели Огги Уильямсона: мол, это он решил покончить с собой. Нет, просто обкололся и упал под поезд. Свидетели есть, но они отказываются говорить. Да, потому что парня загнали на платформу. Сделка с наркотиками пошла не так, он попытался сбежать, но поскользнулся, упал на пути – и хр-рясь!

Однако все обходят стороной вопрос, почему машинист ничего не заметил. Допустим, Огги он не увидел, но удар-то должен был почувствовать! Везде пишут, что Огги погиб где-то между полуночью и часом ночи, но тело нашли только утром, под платформой. Представляете, каково это – закончить смену, вернуться домой, спокойно выспаться, а проснувшись, узнать из новостей, что ночью ты кого-то переехал? «Бедняга, – говорит кто-то, – ему ж теперь до самой смерти с этим жить…»

Отработав, Мэри Пэт переодевается из униформы в обычную одежду, а потом делает то, в чем даже сама себе не отдает отчета, пока не пересекает реку Чарльз, – едет по красной ветке в Кембридж[16].

Сойдя на станции «Гарвард», она попадает на Гарвард-сквер. Там не так плохо, как ей представлялось: мол, сплошные гребаные хиппи, запах «травки» и немытых тел, через каждые двадцать шагов кто-то бренчит на гитаре и гундит «любовь, чел, любовь» или «Никсон, мля, Никсон». Бывшего президента увезли на вертолете с лужайки перед Белым домом почти три недели назад[17], а для этих залюбленных, чересчур образованных нытиков-уклонистов он по-прежнему жупел. Мэри Пэт быстро сбивается со счета, сколько парней ходят босиком, в растрепанных снизу штанах клеш, разноцветных рубахах, бусах и с длинными волосами, а сколько девушек без бюстгальтеров и в коротко обрезанных шортах, открывающих ягодицы. Каждый, пропахший сигаретами, кретеками[18] или «травкой», позорил родителей, которые потратили хренову уйму денег, чтобы отправить свое чадо в лучший университет мира – куда ни одному малообеспеченному ребенку ни за что не попасть. И вот вся благодарность: детишки гуляют с грязными ногами и поют дерьмовые самодельные песни про «любовь, чел, любовь»…

На территории кампуса доля хиппи по отношению к приличного вида студентам уже меньше – примерно один к трем, что успокаивает. Студенты выглядят прямо как их показывают в фильмах: серьезные лица, аккуратные стрижки. Девушки в платьях или юбках и блузках, с выпрямленными и блестящими волосами, парни – в оксфордах и чиносах, с уверенной осанкой привилегированного класса.

Но всех объединяет глубокое непонимание, что на их территории забыла Мэри Пэт.

Нет, на какую-нибудь замарашку из трущоб она не похожа. Одета как большинство домохозяек, гуляющих по улицам Южного Бостона (да хоть Дорчестера, Рослиндейла или Хайд-Парка): красная полиэстеровая