Шрифт:
Закладка:
– Да, именно так они все и говорят, – подтверждает Мэри Пэт.
– По-моему, чушь собачья.
– Почему?
– Как-то все складно. Они ведь наверняка пили и курили всякую дрянь?
– Ну да.
– И при этом точно помнят время.
– Ага, до минуты. Меня это тоже насторожило.
Кен-Фен ненадолго задумывается; в его глазах светится ум, который он никогда не мог скрыть, как ни старался. И этот ум занимал в ее сердце второе место после доброты.
– Погоди-ка, – говорит он. – Весь этот казус – ну, или история, неважно – произошел в ночь на воскресенье между полуночью и часом ночи, так?
– Так.
– А что у нас прямо через дорогу от парка Коламбия?
Мэри Пэт пожимает плечами:
– Да много всего.
– Станция «Коламбия». Там, где погиб тот черный парень.
– И что?.. – не вполне понимая, спрашивает она.
– А то, что он тоже погиб между полуночью и часом. Так в газетах пишут.
– И какая связь?
– Мало ли… Может, ребята что-то видели?
Она пытается уложить это в голове.
– Или, – продолжает Кен-Фен, – может, они как-то к этому причастны.
Мэри Пэт подозрительно щурится, и тут в помещение входит чернокожая девушка с прической афро раза в два больше головы. В одной руке у нее пакет с едой, откуда доносится запах чего-то жареного, а в другой болтаются между пальцами две бутылки колы. Девушка смотрит на Кенни с теплой улыбкой.
Со смесью замешательства и отвращения Мэри Пэт понимает: «Так вот, значит, ради кого ты меня бросил. Ради этой ниггерки».
Девушка неуверенно улыбается Мэри Пэт, и она невольно успевает подумать: «Черт, и правда красавица», – и вдруг ляпает первое, что приходит в голову:
– Сколько тебе, девочка?
– Твою мать… – Кен-Фен, поднимаясь, отпихивает стул назад.
Негритянка подходит ближе, теперь улыбаясь чему-то своему.
– Двадцать девять. – Она ставит еду на стол и встает позади Кенни. – А вам?
Мэри Пэт внутренне усмехается, но виду не подает.
Повисает молчание, чем дальше, тем более неловкое. Нарушить его, однако, никто не решается.
Первой находится Мэри Пэт.
– Дай мне знать, если Джулз объявится, хорошо? – говорит она Кенни.
Тот, скривившись, указывает на негритянку, которая вышла вперед и встала рядом с ним.
– Мэри Пэт, это…
– Да мне насрать, как ее зовут.
Девочка-женщина широко раскрывает глаза и испуганно охает.
Мэри Пэт чувствует, как ее переполняет гнев, а к лицу приливает кровь. Перед глазами стоит невыносимое зрелище: эта парочка, держась за ручки, переходит через Бродвейский мост. Маленькая черная ладошка в большой белой лапе… Фу, аж тошнит. Как на них посмотрят! Кенни Феннесси, обыкновенный парень с Ди-стрит, возвращается в Южку предателем, хреновым любителем шимпанзе.
И неважно, чем закончится прогулка Кен-Фена с его африкоской (Мэри Пэт сомневалась, что они дойдут живыми даже до Си-стрит, не говоря уже об И-стрит). Важно, что несмываемый позор обрушится и на нее с дочерью, будет преследовать их, пока они носят фамилию Феннесси, а может, и еще много лет после. Да и памяти Ноэла, земля ему пухом, достанется.
Однако именно Кенни и черная девочка-женщина смотрят на нее с презрением. Да что они о себе вообразили?..
– Даже не представляю, как тебя совесть не мучает, – шипя, цедит Мэри Пэт.
– Меня? С какой, собственно, стати она должна меня мучить?
Девушка пытается придержать Кенни за руку, но тот высвобождается и подходит вплотную к Мэри Пэт.
Она перестает понимать, что происходит. Она ведь пришла вовсе не за этим. Мгновение ей хочется просто развернуться и уйти, продолжив поиски Джулз. Однако обида копилась слишком долго, с самого ухода Кенни, и слова вываливаются сами собой:
– Мы были счастливы…
– Мы? Счастливы?
И тут до нее доходит. Правда ведь, не были. Она была. А он почему-то нет.
– Ну да, не все у нас было гладко…
– Нет, Мэри Пэт, все было куда хуже. Мы гнили заживо. С самого раннего детства меня окружали только злоба и гнев. Я видел, как народ топит их в алкоголе, а наутро просыпается, и вся хренотень повторяется по новой. Десятилетиями!.. Всю жизнь я только и делал, что умирал. А теперь хочу пожить. Мне надоело гнить.
Чернокожая красотка смотрит на них с одновременно восхитительным и оскорбительным спокойствием.
Сквозь гнев, пылающий в глазах Кенни (и в ее собственных), Мэри Пэт замечает крошечный, но яркий огонек надежды, который как бы взывает к ней: «Давай начнем все сначала. Вместе».
Какая-то ее часть уже готова сказать: «Да, давай». Какая-то ее часть готова схватить Кен-Фена за лицо, впиться ему в губы и процедить: «Я согласна, твою мать!»
Но изо рта почему-то вырывается:
– Ах, значит, считаешь себя лучше нас?
Кенни издает что-то между тихим вскриком и громким вздохом. Крохотный лучик надежды гаснет, и весь его взгляд теперь мертвый – мертвые глаза, мертвые зрачки, мертвое все внутри.
– Пошла отсюда на хрен, – тихо произносит Кен-Фен. – Если Джулз объявится, отправлю ее домой.
Глава 7
В пять часов вечера вестей от Брайана Ши нет. И в шесть. И в семь тоже.
Мэри Пэт идет пешком «на Поля». На двери табличка: «Не беспокоить. Закрытое мероприятие».
Хочется закричать: «Что за херня? Все ваше заведение – это закрытое предприятие!»
Мэри Пэт начинает колотить в дверь, пока не отбивает правую руку, которая и так болела со вчерашнего дня, когда она устроила трепку дочкиному типа парню.
Никто не открывает.
Тогда она идет к Брайану Ши домой. Тот живет на Телеграф-Хилл в одном из старинных кирпичных городских особнячков, фасадом к парку. На звонок открывает Донна, его жена. Они с Мэри Пэт (и Брайаном тоже) учились в одной средней школе, а затем в одной старшей школе Южки. Какое-то время девушки были не разлей вода, но после выпуска их жизни резко пошли разными курсами. Мэри Пэт осталась в Коммонуэлсе растить двоих детей, а Донна (тогда еще не Ши, а Доэрти) вышла за морпеха и объездила с ним полмира, пока во вьетнамском местечке под названием Биньтхюи мужа не подстрелили свои же. Она вернулась в Южку, одна, без детей, и заселилась к своей маразматичной матери. И вроде бы ждало Донну тоскливое вдовство с таким же старческим маразмом в итоге, но она сошлась с Брайаном Ши, и ее жизнь снова круто перевернулась. Мать умерла, Брайан вырос до правой руки самого Марти Батлера, пара переехала на Телеграф-Хилл,
