Хоть бы кондиционер включали, сволочи. Дышать же нечем. А ещё ноги не слушаются.

— Так жили бы вместе с Владиславой. Зачем бегать туда-сюда?

Голова кружится.

— А мы и планируем.

— Вот и съезжайтесь скорее! Будете по вечерам танцевать вместе.

Закрываю глаза. Всё плывет. Горячо…

— А вы с Родионом живёте?

— А вам какое дело?

— Есть дело, раз спрашиваю.

— А мне нет дела до ваших вопросов, Марат Русланович.

— Я ваш начальник. И приказываю вам немедленно ответить на вопрос. С Родионом уже съехались?

И перебирает руками на талии, жмёт сильнее. А мне реветь хочется. Не могу. Не могу, не могу… Я просто не в состоянии это выдержать. Я ударить его хочу. Бить по лицу, пока следы не останутся. Расцарапать красивую мужественную физиономию, чтобы Владислава его бросила.

Не знаю, зачем мне это. На всякий случай. Пусть!

Слава богу, кончается музыка и света в зале становится больше.

— Конец танца. Всё. По домам. Вам спать пора, а мне на свидание.

Останавливаюсь. Отстраняюсь. А он не отпускает. Лицо моё осматривает. Глазами своими пронзительными — от подбородка до лба, по губам и носу, будто пытается что-то в нём вычитать. Думает о своём. И дышит мне почти что в рот.

Слишком близко. Меня колотит. Мне больно.

— Алёна моя дочь? — неожиданно бьёт словами под дых, да так сильно, что мне приходится отвести взгляд в сторону. — Моя или нет?!

Тряхнув за плечи, ждёт ответа.

Столько боли, столько слёз, так много бессонных ночей. Двенадцатичасовые роды, и никто не встречал из роддома. Проблемы с грудью. Мастит. Температура сорок. Плоские соски. Алена не хотела брать грудь и орала ночами от голода. Никогда не прощу…

— Нет, — смеюсь, — и не надейтесь, Марат Русланович. Нет у вас детей. С вареничком своим будете рожать. И отпустите вы меня, в конце концов!

Отдираю его руки от талии, поправляю платье и иду к столу. Забираю сумку. Направляюсь к гардеробу. Достаточно. Банкет окончен.

Глава 13

В полнейшем смятении выхожу на улицу. Увидев машину Родиона и поняв, что он всё это время был тут и ждал меня, стараюсь набрать в грудь побольше воздуха и замедлить шаг. Мой мужчина не должен понять, как мне плохо сейчас.

Это в прошлом. Он ни в чём не виноват. Я не собираюсь срывать на нем зло.

— Пятнадцать минут давно прошли, — улыбается Родион, и я тут же липну к нему.

— Прости, что заставила тебя ждать.

Крепко-крепко обнимаю, как прижималась к нашей огромной собаке Лайке, когда мне было шесть лет. Тогда мне казалось, что она защитит нас с мамой от всех горестей и бед.

И сейчас Родя должен помочь мне избавиться от круговорота чувств в груди.

— Ну и как всё прошло? Конфеты раздавали?

— Конфет не было. Жгли свечи и разливали вино!

— Ух ты, и моя девочка пила вино? — Заботливо гладит по голове.

Зажмуриваюсь, медленно дышу и потихоньку успокаиваюсь. У Родиона совсем другой запах, в нем нет хищных ноток, скорее что-то доброе и домашнее.

— Родик, может, мне работу поменять? — запрокидываю голову, заглядывая в спокойные серые глаза.

— Ты же обожаешь свою школу. Говорила, что здесь обрела покой.

О да, обрела. Прям лопатой его черпаю в последнее время. В груди заполошно колотится сердце.

— Обожаю, да. Но говорят же, что человеку нужно периодически что-то менять.

Родион поднимает голову и внимательно смотрит за мою спину. В этот момент музыка позади звучит громче. Добавляются крики и голоса. Становится ясно, что кто-то вслед за мной вышел на улицу.

— Добрый вечер, Марат Русланович. — Приходится отступить, чтобы он мог пожать руку директору. — Как вам мероприятие?

— Замечательно, Родион Дмитриевич, ваша, — откашливается в кулак, — Виолетта Валерьевна произвела фурор.

— Знаю. — Наклоняется и целует меня в макушку. — Она самая лучшая в мире.

Мне ужасно стыдно и неловко, что мой мужчина не знает, с кем разговаривает. И вся ситуация в целом мерзкая. Родион не подозревает, какая драма разворачивается перед его глазами.

— Вам повезло.

У Султанова снова блестят глаза. Он вторую бутылку вина добил, что ли? Не пойму.

— Спасибо. Я её, можно сказать, всю жизнь ждал. — Обнимает меня за плечи Родя.

Надо как можно скорее это прекратить. У Султанова такое лицо, будто он собрался поведать миру великую тайну. У меня и так сердце не на месте.

— Мы поедем, спасибо вам, господин директор, за приглашения, у нас ещё полно дел.

Я открываю водительскую дверь для Родиона, улыбаюсь ему, как бы намекая, что нам пора уезжать.

— Вы, главное, с друзьями её не знакомьте своими.

Меня аж парализует. Сжимаю зубы. Оглядываюсь на него с ненавистью. Мои новые отношения не должны пострадать из-за пьяной дури Султанова.

— Не совсем понимаю, о чём вы говорите, Марат Русланович, — улыбается Родион.

И снова смотрит на меня, трёт плечо. Ищет ответов. А мне не по себе. Потому что шефу неймётся, а страдать должен совершенно невинный человек.

— Пацанам настройщикам её не показывай, и всё у вас получится.

— Марат Русланович, иногда очень важно вовремя вызвать такси! — шиплю, как кобра, сквозь зубы.

Присвистнув, директор смотрит на свои пижонистые туфли, потом на Родиона. Его тренчкот распахнут, как и верхние пуговицы белой рубашки.

— Ах, так он не в курсе? О той ошибке, что мы с вами, Виолетта Валерьевна, совершили в молодости?

— Ви, про что он говорит?

— Садись в машину, ты видишь — он выпил, — буквально запихиваю своего мужчину в салон.

Родион хмурится, но слушается. А я иду к начальству. Причём гордо вскинув подбородок.

— Вы мне, товарищ начальник, жизнь, пожалуйста, не портите. У вас это отлично получается, но второй раз не надо, — подхожу вплотную и фактически выплевываю слова в лицо.

— Я просто думал, что между молодыми нет тайн. А выходит, они есть.

— А вы лучше думайте, как на центральном крыльце ступени починить, в том году первоклашка упал и нос сломал.

— Родион хороший мужик, но слишком слабый для тебя, Виолетта Валерьевна. Он тебе наскучит. Ты сожрёшь его с потрохами.

Меня в тысячный раз подряд подмывает залепить ему пощёчину.

— До встречи на рабочем месте, Марат Русланович, и застегните свою курточку, а то продует.

И отхожу, тут же слышу в спину:

— Меня есть кому лечить.

— Смотрите, как бы она не перепутала таблетки. Инструкция длинная, читать долго.

Он говорит что-то ещё, но я уже не слышу — усаживаюсь в